Инженю, или В тихом омуте
Шрифт:
— Да не, мы че — в кабак так в кабак, — начал было длинный, глядя на приближающегося карлика, вдруг пнувшего его в пах, уронившего на землю.
— Ты че хайло открываешь, когда не спрашивали? — Голос карлика, такой страшный днем в ресторане, когда она вошла туда, сейчас был куда страшнее. Заставляя ее подумать, что с ней он не рисовался, он естественно себя вел — а в другой ситуации может вести себя намного неприятнее. — Ты че, петух, — в рот взять хочешь? Так я тебя отпетушу, падла! Ну-ка, братва, в тачку их — в другом месте потолкуем.
Она не видела, что было дальше, — потому что двое ее спутников-охранников развернулись и пошли к «БМВ», загораживая ей обзор. А потом они быстро сдали назад и снова ушли на набережную. И уже минут через двадцать притормозили
— Какие люди! — Он был абсолютно серьезен, открывая дверь, ни тени улыбки на лице. — Ты, Марина, давай осваивайся да осматривайся — а мы поговорим пока.
Тут было где осмотреться — в этой гигантской пятикомнатной квартире с высоченными потолками. По которой она бродила и бродила, касаясь покрытых пупырчатой краской стен, скользя по блестящему как лед паркету. Любуясь развешенными и расставленными на специальных полочках копьями и длинными и короткими мечами в лакированных черных ножнах с золотыми иероглифами. Застыв наконец перед двумя большими, в треть ее роста, куклами в стеклянных коробках. Самураем в сине-белом кимоно, выхватывающим меч, — и сидящим на коленях пожилым японцем в смешной черной шапочке с завязками под подбородком, в богатой одежде, с красно-черным веером в руке.
— Я в свое время карате занимался — благодаря ему и в Москву переехал, — раздалось сзади, и она не вздрогнула даже, не повернулась, зачарованно рассматривая кукол. — Вот с тех пор все японское и люблю. Даже на ресторан денег дал — чтобы свой был. Нравится?
Она кивнула восхищенно:
— О, конечно! Но… у вас теперь проблемы, да? И все из-за меня. Если хотите, я поеду домой — у вас, наверное, дела. Наверное, то, что произошло, — это очень плохо?
— Да не очень хорошо, — кивнул он, глядя на нее серьезно. — Ребята молодцы, развели как положено. Куда ни кинь — из-за девушки конфликт, и те сами его начали. Лучше бы, чтоб вообще их не трогали — ментами представились бы, и все дела, — но кто ж знал? А теперь придурки Никитины точно решат, что я тебя специально прикрываю, боюсь, что меня узнаешь. Придется их подержать где-нибудь до завтра — а пока придумаем что-нибудь. Там один все твердил, кстати, длинный такой, что ты подруга его, что он тебя… что любовь у вас, в общем. Как тебе?
Он сказал это самым обычным тоном — кажется, не проверяя, без скрытых сомнений и подозрений, и даже не особенно ожидая ответа. Но возможно, это ей только казалось.
— А вам? Как вы думаете, могло у меня быть что-нибудь с таким? — спросила безо всякой игры, абсолютно искренне, улыбаясь грустно. — Он меня чуть не изнасиловал — это было, действительно. Это он придумал, что я кого-то могу узнать, — он и второй меня в ресторан привозили, вас показать. И пистолетом он меня пугал, говорил, что отпустит, если я вас узнаю, а если нет — они с вами все равно разберутся, но со мной прямо сейчас. И заставлял меня — вы понимает?..
— Секса, значит, под стволом хотел? — Она на мгновение опустила глаза, чтобы не видеть его ледяной тяжелый взгляд. — Ну тогда куда ж его отпускать? Потом же трепать будет на каждом углу, что с той же девушкой спал, что и я, — а мне обидно будет, понимаешь?
Она кивнула, зная, что смертный приговор длинному подписан, — самим длинным и подписан. Потому что не болтай длинный о том, что было между ними, она бы об этом и не заикнулась. А теперь он сам себя приговорил. Но она почему-то не испытывала ничего — ни стыда за то, что занималась этим с таким уродом, ни сожаления, что он обо всем знает. Ничего не было — кроме возбуждения. Вызванного, помимо всего прочего,
— Знаете, мне так неудобно — ведь я приехала, чтобы вас отблагодарить, — начала, глядя ему в глаза, демонстративно облизываясь. — Может быть, вы позволите мне наконец это сделать? И заодно… заодно поблагодарите меня, ведь вы собирались?
Он молча поманил ее пальцем, молча поворачиваясь и направляясь куда-то. И она пошла за ним, ощущая поднимающуюся в ней дрожь, входя в комнату с гигантской кроватью, глядя, как он сбрасывает туфли, расстегивает ремень на брюках и пуговицы на рубашке. Наблюдая, как из-под обвисающей в кресле одежды появляется сильное волосатое тело — и то, что так хочет ее, большое, уже напряженное.
Он делал все так, как она представляла себе не раз, — со многими представляла, только ни с кем не получалось пока. Разделся, не оглядываясь на нее, не сомневаясь, что она раздевается тоже, не собираясь ей помогать, — а потом повернулся, окидывая ее, одетую, стоящую посреди комнаты, чуть удивленным взглядом. Садясь на край кровати, откидываясь на локти, ловя ее взгляд и глазами показывая ей туда, где у него уже стояло все.
— Ну?!
Она поежилась от властного вопроса-приказа, неторопливо и обреченно, словно не по своей воле стаскивая с себя платье, оставаясь в одних колготках. Повернувшись к нему попкой и снимая их не спеша. А потом повернулась, застыв, давая ему рассмотреть себя всю, физически чувствуя на себе его взгляд. А потом пошла к кровати, не улыбаясь, ничего не говоря, глядя ему в лицо, — и покорно опустилась на колени между его расставленных ног, беря его в руки, поднося ко рту, длинным касанием языка пробуя его на вкус и глотая. Застонав, когда через какое-то время он схватил ее за волосы и начал двигаться сам, ударяясь ей в горло, а потом отстранил, приподнимая, кидая на кровать, оказываясь сверху. И развел сильными руками ножки, закидывая их на широкие плечи, входя рывком, не отпуская глазами ее глаза. Вырывая из нее заставившую выгнуться все тело конвульсию и крик. Громкий, страстный — но всего-навсего первый среди бесконечных криков этой долгой ночи…
И вот сейчас, пару часов спустя, она сидела, завернутая в полотенце, в большом и комфортном черном кожаном кресле, откинувшись, смакуя коньяк. Поворачивая голову к открывающейся двери, видя, как его взгляд первым делом останавливается на ее полуприкрытом полотенцем теле, задерживаясь там.
— О, неужели вы снова хотите этого? — воскликнула, округлив глаза в наивном удивлении. — О, это ужасно — вы такой жестокий! Вы истерзали меня, измучили — и хотите делать это снова…
— Конечно, хочу, — подтвердил, садясь в кресло напротив, беря со столика стакан с минералкой. — Сейчас отзвонят мне только. Да, завтра рано утром пацаны тебя отвезут на квартиру твою — чтобы все свое оттуда забрала. Этих хватятся — могут начать тебя искать, знают ведь, наверное, что они внизу у твоего дома сидели. Длинный знаешь что рассказал — что они тебя в кабак один отвезти хотели, где люди мои бывают часто. Витьку тебе хотели показать — помнишь, в ресторане, в наколках весь, все лично допросить тебя хотел? — и еще нескольких близких. А тут Витька за ними самими приехал…
Он хмыкнул, но не слишком весело, задумчиво затеребил рукой цепочку с позвякивающим крестом.
— Теперь куда ни кинь — все равно на меня думать начнут. Нормальный человек бы что другое предположил — Москва ж, город дикий, люди каждый день пропадают да умирают. У меня в прошлом году двое пацанов машину продавали, поехали покупателю показать и пропали — так и не нашли. А эти на меня все запишут. Придется решать с ними — не хотелось, а придется, и конкретно решать. И быстро — пока они со мной не решили. Захотят ведь — никакая охрана не помешает, хоть двадцать человек с собой вози. Тем более отморозки упертые…