Инженю, или В тихом омуте
Шрифт:
Брови его чуть вздернулись непроизвольно — значит, пока он ей верил. Может быть.
— Я подумала, что я такая красивая, сексуальная — и что это мой шанс. Что я всегда такая непрактичная и глупая. И мужчины этим пользуются. А мне уже двадцать три года, это много, и я скоро буду старая и не такая красивая, и… И никому не буду нужна — потому что рядом будут молодые…
Он молчал — хотя, наверное, не стоило рассчитывать, что он поспешно начнет возражать, успокаивая ее.
— И я себе сказала, что это мой шанс. — Она медленно выпустила дым, округляя губы, видя, как он смотрит на них, в образовавшуюся дырочку, такую соблазнительно круглую. — И я его должна использовать. И в этом нет ничего плохого. Тем более что я
— Ну вот и пригласили — на Никитины поминки. — В голосе была незлая усмешка, и она кивнула согласно.
— Я знаю, это глупо. Сейчас знаю. А тогда — телевидение, мои фотографии в газете, так здорово, так красиво. Я думала, обо мне все будут писать, и снимать будут все, я еще потом, может быть, и книгу об этом напишу — или даже фильм решат об этом сделать. И я стану известной и кучу денег заработаю. Глупо, правда? Она сделала паузу. Но он не среагировал — он явно хотел дослушать до конца. Он все еще чего-то ждал. Словно уже вспомнил, где ее видел, и, может, думал, что она вот-вот признается в том, что пыталась получить деньги с соратников покойного, предлагая им свою помощь.
— И когда потом мне звонить начал кто-то и машину сожгли — это нестрашно было, даже интересно — как в кино. А потом, когда эти появились — которые меня на кладбище возили, — уже было страшно. Но я не думала, что они мне сделают что-то плохое, — ведь получалось, что я им помогала. И еще я думала, что мне вот-вот позвонят откуда-нибудь и пригласят. Просто надо немного потерпеть, еще одно интервью дать, еще раз с телевидением связаться — и тот, кого я жду, мне позвонит или появится. Глупо, правда? Но ведь как красиво…
Она мечтательно это произнесла — на секунду забыв о нем, вдруг увидев себя в огромном фуршетном зале, окруженной людьми в смокингах и вечерних платьях, и стопку книг рядом с собой со своей фотографией на обложке, и очередь за автографами, и…
Он смеялся. Не тупо ржал, не во все горло хохотал — но негромко так смеялся, словно она его жутко рассмешила. Словно она ему рассказала анекдот или какой-то забавный случай. И наверное, это было хорошо, что она представила себя на мгновение великой писательницей-бестселлеристкой, забыв о нем, — потому что адресованный ему взгляд был полон искреннего недоумения и легкой обиды.
— Я знаю, вы мне тоже не верите, — констатировала спокойно, когда он замолчал наконец. — Но тогда… Тогда зачем вы меня… спасли?
— Да жалко стало. — Он чуть поморщился, когда запиликал мобильный, и нажал на какую-то кнопку, заставляя его умолкнуть. — Я тут искал тебя — побеседовать хотел, уточнить кой-чего. А человек мой близкий — оттуда, из ментовки, — мне вчера звонит, ну и рассказывает. Так, мол, и так, заперли свидетеля, прессуют, чтоб в отказ пошла. Говорят — не поймет, соучастие пришьем, потому что сверху уже давят так, что того гляди поувольняют всех. Ну я и пожалел. Сама, конечно, виновата — но все равно жалко. Мент на принцип пойдет, прессовать тебя начнет всерьез — а ты подпишешь еще бумагу какую, и все, привет горячий, им же доказательства особо не нужны. Ну так бы, может, и не сделали — ты ж такой шум подняла с газетами да телевидением, что, может, и побоялись бы, — но нервы бы попортили. По себе знаю — как-то полгода почти парился, убийство пришить пытались, хотя доказательств ноль, а…
Он вдруг осекся, умолкая, хмурясь, и ей показалось, что он недоволен собой — потому что сказал то, что, на его взгляд, говорить ей не следовало. И тут же улыбнулся, пряча недовольство.
— Что они там тебе предъявляли — что ты на кнопку нажала? Ну менты, ну артисты! Я так думаю, что это они тебе и звонили, и тачку спалили,
— О, вы меня обманываете, — выговорила неуверенно, все время ожидая какого-то подвоха, какой-то фразы, которая покажет, зачем она ему нужна. — То есть вы мне помогли просто так — и…
— Ну что ты за человек, Марина! — Он опустил голову, демонстрируя густую черноту волос. — Другая бы уже вопросами извела — кто, да зачем, да откуда, — а тебе лишь бы к делу поскорей, а потом домой. Ну что со мной, нельзя ни о чем, кроме дел, поговорить? Меня, кстати, Игорь зовут…
Она кивнула, чуть не сказав, что уже знает его имя, — поспешно проглатывая едва не выскочившие из горла слова. Вдруг понимая, что и вправду допустила серьезную ошибку, не задав первым делом таких естественных вопросов, — и ей повезло, что он принял эту ошибку за желание поскорее уйти отсюда. Очень повезло.
— Ладно, давай о делах, раз так торопишься. — Улыбка ушла с лица, оно серьезным стало сразу. — Я тебе нарисую, что мы имеем. Кто-то убрал Никиту — а он хоть и мелочь был, и беспределыцик, и гнилой вдобавок, и всем мешал, но все равно люди знать хотят, кто это сделал. Не о бригаде его разговор — быки, пехота, да и нечего им тут делать без него, — а о серьезных людях. В нашем мире лучше четко знать, кто кого и за что, — свои законы тут. А никто не знает, вот и ползут слухи разные. Кто говорит, что менты убрали, надоел им Никита. Оперу он одному угрожал, который пацана его запер. Прям в кабинет ему позвонил — ну и открытым текстом. Жену, мол, береги да детей, если пацана не отпустишь. А если мент не последний у себя человек, если уважают его — могли с Никитой разобраться. Менты — тот же беспредел, все РУОПы эти. А кто-то твердит, что коммерсант его заказал, беспределом замученный. А кто на кого-то еще кивает.
Он замолчал значимо, словно давал ей понять, на кого именно кивают не уточненные им люди.
— И пока ясно не станет, чья работа, народ не успокоится. А так как темнота тут, непонятка, значит, пальцем ткнут в того, у кого с Никитой проблемы были или кому он мешал. То есть могут не на того повесить, понимаешь? Кому-то такое только в радость — раз про него такое говорят за спиной, значит, крутой он и авторитет растет. Ну а кому-то — совсем лишнее…
Он говорил очень медленно, и ей показалось, что он тщательно подбирает слова — чтобы не дай Бог не проскочило что-то, что выдало бы его профессию. Может, он не хотел ее пугать раньше времени — а может, хотел, чтобы она думала, что он кэгэбешник какой-нибудь, кто его знает. По крайней мере он очень грамотно говорил — как обычный человек, интеллигентный к тому же, образованный. Ну не как Виктор — у этого язык был попроще и отдельные слова проскакивали, говорящие о его, так сказать, профессиональной принадлежности, — но все же.
— Вот ты мне и скажи, Марина, — точно видела кого или показалось? Когда рядом машина взлетает, примерещится все, что хочешь. Так видела? И можешь узнать?
Она прикрыла глаза, а когда открыла, он смотрел на нее задумчиво. Неожиданно кивнув ей на кофе и пирожное, без слов говоря, чтобы она поела, ему нужно время для мыслей. И она послушно подцепила вилочкой половинку киви, увенчивающую маленькую песочную корзиночку, сделала глоток крепкого, остывшего уже кофе, снова втыкая двузубец в пирожное. Вдруг понимая, что и в самом деле голодна.