Иоанн Грозный
Шрифт:
– Что же ты на зов не идешь?! – воскликнул государь. – В палатах слугу моего убили. Арнольф Лензей прибежал, ты – нет.
– Я врач - маргинально, государь, - с сильным акцентом отвечал Бомелий. – Доминанта моя в физике.
– Ты меня заумными словами не путай! – передразнил царь, и тут же смягчился: - Чего ты химичишь, физик? Где мое золото?
– Золота пока нет. Дай срок – будет.
– Сбежишь от меня, сукин сын, с золотом, вот то и будет. Зачем я тебе стану нужен.
Бомелий подтянул большую емкость с синеватой жидкостью,
Иоанн понизил голос:
– Яды приготовил?
Бомелий покосился на царских прислужников, не доверяя:
– Яды приготовлены самые лучшие, - Бомелий показал разноцветные пробирки. – Есть мгновенного действия, есть медленные и мучительные, с судорогами, язвами, кровохарканьем – для особых недругов. Есть и веселящие. Умирая, люди песни поют. Яды изготовлены исключительно безвкусные и бесцветные, окрашены для демонстрации.
Иоанн рассмеялся:
– Налей яда незаметного. Борька попробует.
Не меняясь в лице, Бомелий налил яда в четверть чайной ложки, что была на длинной серебряной ручке, протянул Годунову.
– Пей! – насмешливо сказал Годунову царь. Малюта и Вяземский с услужливой ехидцей подхихикнули.
Годунов спокойно, словно дегустация ядов была обычным его занятием, выпил яд. Царь, смеясь, переводил глаза с него на Малюту, Вяземского и Бомелия:
– Почему Борька жив?
– Мало яда.
– Лей еще!
– Предупреждаю: возможны судороги, галлюцинации, тошнота, рвота, кровавый понос, сыпь розовая. Яд потенцирует алкоголь. Слуга же твой нетрезв.
– Не столь уж он и нетрезв!
Бомелий налил другую ложку. Годунов собирался выпить. Царь выбил ложку, расплескав содержимое:
– Обещал: не будет признаков. Тут же признался про понос и сыпь. Предупреждал: за год службы яда незаметного не выработаешь, на кол посажу… Мой гороскоп готов?
Бомелий отодвинул склянки и сухими предстарческими руками, накрытыми митенками рыжей кожи, расстелил на столе лист толстой бумаги с проведенными кругами и секторами.
– Согласно гороскопу, царь, ты человек энергичный, умный с душою подвижной.
Иоанн оглянулся на Годунова, князя Вяземского, Малюту:
– Подите!
Годунов, Малюта и Вяземский вышли в соседнюю горенку. Здесь на аптекарских весах взвешивал порошки и гранулы Зенке. После принятого яда Годунова стремительно уносило в сон. Он присел на сундук, окованный железной пластиной, прислонился к беленой стене. Черная фигура Зенке мелькала перед светильниками. Решетка окна вырастала из его ермолки ветвистым узором. Он и сам превращался от тени в сетчатого зверя. Годунов пытался разобрать, что говорят в соседней горнице, но оттуда доносились только несклеиваемые обрывки. Их заглушал зычный голос хмельного Малюты, взявшегося допытывать аптекаря о назначении весов и склянок. Вяземский притворно обнял Годунова за плечи, радуясь, что тому худо.
– Лучше скажи, когда я умру? – пытал государь Бомелия.
– Ты родился 25 августа под созвездием Девы в доме Юпитера, громовержца. Критические созвездия для тебя – Скорпион и Рыбы. Болеть и умирать тебе с конца октября по ноябрь и в марте.
Цвет сошел с царского лица:
– Болел я уже в марте… Лет-то сколько жить мне осталось? Говори, не блажь!
Бомелий взял руку государеву. Почувствовал в ней дрожь и биение:
– Линия жизни совсем короткая. Пять лет тебе осталось.
Иоанн вырвал руку:
– На страх берешь!
– Не я говорю – звезды, - Бомелий указал на астролябию.
– Перегадать можешь?
– Чего же, не перегадать! – Бомелий взял приборы и вышел.
Царь двинулся за ним. Крутыми ступенями поднялись на башню. Отсюда открывался вид на Кремль, под ним - молочную в свете неяркой луны Неглинную реку, громаду собора Бориса и Глеба, торговые ряды. Аромат цветущих садов приносил легкий ветер. Небо было чисто, каждая звезда различима, как брызнутая капля.
Бомелий нацелил астролябию. Бормотал, меряя угловые расстояния меж звездами. Выдал:
– Так и есть. С марта пятого по март шестого года от сего дня скончается русский царь.
За кафтан Иоанн подтащил Бомелия к себе, горячо задышал неокислившимся вином:
– Верно, семь на десять лет назад болел я сильно. Владимир Андреевич, двоюродный брат мой, хотел с боярами попользоваться. Смерти моей ждали. Покойнику сыну младенцу Димитрию не желали присягать при матери – Анастасии Романовой, мной в опекунши назначенной Вывернулся я… Оборони от мартовской смерти, знаток! Озолочу, богаты станут и потомки. Отставь яды, приготовь на продленье жизни снадобье верное!
– Против смерти иссякли лекарства в садах, - холодно отвечал Бомелий.
– Бог твой – природа, Елисей. А смерти у нас на Москве мучительные. Малюта знает толк. И я не новин мучить.
– Сделаю все, что смогу.
Царь высунулся в бойницу. Полно дышал, прогоняя хмель
– Что с ней?
Бомелий сразу понял:
– Опять являлась?
– Неустанно мучает.
– Путаешь?
– Как-то?
– Висящий на гвозде кафтан за нее принимаешь?
– Нет, вижу осязаемо.
– Как живую?
– Мысленно, но во плоти! – царь схватился за голову, голова закружилась.
Бомелий, по видимости, не обращал на царскую слабость внимания.
– Любишь ее?
– Дурак! Тебе бы столь назойливо она являлась. Страшусь и ненавижу!!!
Грохоча сапогами, Иоанн спускался по ступеням, держался за стену. Посередине лестницы встретился дремавший Годунов. Царь пинком поднял его. Борис поплелся, шатаясь, растирая закрывавшиеся глаза. Малюта и Вяземский служиво подобрались, вытянулись.