Иоанн III Великий. Исторический роман. Книга 1, часть 1—2
Шрифт:
– Это все мечты несбыточные, – жестко отрезал боярин Никита Ларионов, занимавший обычно нейтральную, осторожную позицию. – Я вас и прежде предупреждал, что нам нечего от Литвы ждать добра, не дождемся.
– А я все же считаю, что надо держать оборону, – вмешался ярый сторонник Литвы боярин Иван Афанасьев, полный, солидный человек с длинной нестриженной бородой. – Конечно, свобода усилий требует, сама по себе не приходит, за нее постоянно надо сражаться. Стены у крепости прочные, пушек много, народу полно сбежалось, неужто не выстоим?
– Что ты говоришь? –
– Так ведь и противнику продукты с неба не падают. Они все в округе пожгли, а войск – туча, и все тоже есть хотят, они-то разве смогут тут долго простоять?
– Им есть откуда привезти, а нам откуда? – стоял на своем Никита. – Еще один-два дня, и голодный народ все твои собственные амбары разнесет, – тогда посмотрим, как ты сам перед угрозой голода запоешь! Лучше спастись смирением, чем погибнуть от упрямства.
– Так, может, пока не поздно, послать обозы на Север, закупать продукты, денег мы не пожалеем? – осторожно вмешался в разговор Пимен, по-прежнему обряженный в черную рясу.
– Да ты уж, отец святой, сиди да помалкивай, пока тебя назад в темницу не отправили, – обрезал его раздраженный Иван Афанасьев. – Хватит нам самим себе-то врать. Даже если мы и вышлем обозы, пока они вернутся, тут уж войска вокруг стоять будут московские. Сторожа сообщают: со всех сторон сила на нас движется. То-то они тебе спасибо за продукты скажут – поклон отвесят.
– Так есть же у нас потайные подземные ходы, можно по ним что-то доставлять…
– Через эти ходы много не натаскаешь, да и хватит уж о том! Надо решать: будем или не будем собирать посольство к великому князю, если будем, то когда и кого, на какие условия соглашаться – вот сейчас о чем думать надо, а не об обозе твоем, – накинулся на Пимена и Никита Ларионов.
– Может, за владыкой послать? Без него тут не обойдешься!
Словно подслушав их, в дом Марфы явился и сам Феофил. Бояре встали дружно, поклонились ему, хозяйка подошла за традиционным благословением.
Владыка, перекрестив ее, отодвинул от стола свободный стул – так, чтобы было видно всех присутствующих, и аккуратно присел на него, держа перед собой тяжелый, разукрашенный инкрустацией посох.
– Я посылал за тобой, – склонил он голову в сторону степенного посадника, – мне сказали, что ты сюда отправился, ну и я за тобой. Дело срочное. Народ волнуется, требует замирения с великим князем. Я, признаться, склоняюсь к тому же. Никого ведь Иоанн не пощадит, коль не покаемся.
– Может, на вече вопрос обсудить еще раз? – все еще на что-то надеясь, предложила Марфа.
– На вече?! Сейчас только не хватает собрать вместе этот обозленный народ, они тебе весь Ярославов двор разгромят и нас заодно, – заметил до того молчавший посадник Фома Андреевич Курятник – умный, грамотный боярин, сохранявший все это неспокойное время нейтралитет и молчание.
В этот момент раздался тихий стук в дверь, и на пороге появилась взволнованная, со слезами на глазах, служанка Лизавета.
– Госпожа моя, прибыл ваш
Марфа тут же поняла, о чем она говорит, но вовсе не хотела верить мысли, которая пронзила ее: с сыном – беда!
– Что, что случилось? – взволнованно и громко спросила она, но Лиза давилась от слез и молчала. И тогда Марфа почти крикнула не своим голосом:
– Давай сюда посыльного, немедленно!
Лизавета отошла в сторону, и на пороге появился молодой невысокий парень с неприметным лицом, которого она несколько дней назад отправила на разведку. Избегая смотреть на хозяйку и теребя свою шапчонку в руках, он промолвил:
– Несчастье, госпожа, стряслось… – И тоже замолчал.
– Да не терзай ты мне душу, говори, что? Ранен мой Дмитрий? В плен попал? – она все еще надеялась, что он жив, хотя сердце уже подсказывало: хуже, все еще хуже!
– Нет, госпожа, нет больше нашего Дмитрия!
– Неправда, неправда, – шептала Марфа, вставая из-за стола, – неправда, ты ведь мог ошибиться, тебя могли обмануть, ты же сам не видел?!
– Видел, госпожа, в том и дело. Великий князь, узнав, что Новгород не хочет на мировую идти, приказал ему и еще троим нашим воеводам головы отрубить. Я к тому времени как раз до Русы добрался, у родных остановился, всех согнали на казнь смотреть. На моих глазах и отсекли ему голову.
Марфа стояла словно каменная, лишь по лицу ее потекли обильные слезы.
– Уйди, – прошептала она слуге, но едва тот повернулся, чтобы исполнить ее приказ, она остановила его. – Стой! А говорил ли что-то мой Дмитрий перед смертью, как вел себя?
– Ничего не говорил. Молча перекрестился и положил голову на плаху, ему даже руки не связывали. И все.
– Иди, – снова прошептала Марфа и медленно, истекая слезами, села на стул.
– Оставьте меня, бояре, – проговорила она, наконец, обратившись к застывшим вокруг гостям. – Поступайте, как знаете. Мне теперь все равно…
Вновь послали к великому князю за опасной грамотой, которая гарантировала бы сохранение жизни и воли всем послам. Едва дождавшись, начали грузиться на суда. Наконец, в сторону вражеской ставки двинулось многочисленное новгородское посольство во главе с архиепископом Феофилом, наделенное полномочиями для переговоров. Всем городом собирали дары для подношения победителям. Несколько больших судов – учанов заполнили добром чуть не до краев. Немало пришлось раскошелиться и Марфе, как одной из главных зачинщиков смуты. Долго добираться им не пришлось, великий князь со своим воинством был уже у Коростыни, в устье реки Шелони. Посадники, тысяцкие, представители от жителей всех пяти концов Новгорода плыли, молча и сосредоточенно. После известия о казни посадников они могли ожидать от Иоанна Васильевича любых неприятностей. Втайне многие из них побаивались даже и за свою жизнь. Что такое опасная грамота – лишь бумага! Конечно, новгородцы подстраховались: они позаботились о том, чтобы среди послов оказались лишь те, кто держал сторону Москвы и не был замечен в измене.