Иоанн III Великий. Исторический роман. Книга 1, часть 1—2
Шрифт:
Над ухом Данилы просвистела первая стрела, но он даже не пригнулся, лишь взмахом руки дал знак пехоте двигаться навстречу бегущим от берега новгородцам, растянувшимся на многие десятки метров. Оценив обстановку, он скомандовал коннице разделить врага и окружать его с правого и левого флангов.
Началась жестокая сеча. Сначала Данила с небольшим отрядом охраны лишь наблюдал, как идет сражение, но группа новгородцев прорвалась в центр, к месту его стоянки, и ему самому пришлось вступить в бой вместе с охраной, слугами и даже конюхом, который все-таки успел надеть сапоги и доспехи. Стрелы свистели рядом с Данилой, но Бог миловал его, он рубил пеших новгородцев, которым, конечно, трудно было тягаться с конными ратниками. Тут уж Данила не знал жалости.
Рядом сражались товарищи, и вскоре смелая атака нападающих захлебнулась. Холмский смог дальше наблюдать за боем, который продолжался еще два часа. Новгородцы были полностью разбиты. На глазах у пленников топили их доспехи и оружие, говоря, что великокняжеским дружинникам и своего добра хватает, потом под жуткие вопли резали пленным носы, губы, а иным и уши и отправляли домой, в Новгород, рассказать о том, как сражаются настоящие воины.
На эти процедуры Холмский уже не смотрел, он вместе с Федором Давыдовичем отправился, наконец-то, позавтракать. По пути не преминул сделать выговор командиру дозорного отряда, который чуть не прозевал врага. Тот виновато молчал, и Холмский смягчился:
– Понимаю, что с реки мы не ожидали нападения, хорошо, что все-таки заметили, успели предупредить. Наказывать не стану – поход еще предстоит долгий, но впредь смотри мне. Из-за вашей лени и ротозейства все можем погибнуть. Посылай подальше разведку и гляди в оба. Мы не у мамки в гостях – на вражеской земле!
Пожурив воеводу, Данила вернулся в свой шатер, где уже был накрыт стол и ждал князь Палицкий. Конечно, еда была не столь приятной, какой представлялась она ему в утреннем сне, но оставшаяся с вечера реальная холодная курица, сало, копченое мясо и чаша крепкого меда показались ему неплохой компенсацией за несбывшийся сонный пир. Он ел с чувством человека, вполне заслужившего свою трапезу. Настроение у князей было прекрасным, а после бокала медовухи они начали охотно обмениваться впечатлениями. Худощавый, со своими по-детски наивными молодыми глазами и удивленно вскинутыми бровями седой и чуть полысевший Федор Давыдович походил на счастливого непоседливого ребенка, который победил в игре своего приятеля.
После сражения, где он не только храбро бился, но и пострадал – получил удар по руке топором, который, к счастью, лишь задел его и пришелся своей основной силой на коня, Палицкий уже пришел в себя. И счастливый от сознания, что мог погибнуть, как его конь, но остался жив, шутил, не переставая, и его вскинутые брови, то и дело, приподнимались еще выше.
– Конь-то мой, как присел от удара и начал заваливаться, я решил: конец мне сейчас – придавит, тут новгородцы меня и добьют. Мысленно уже с жизнью прощаюсь, а тело-то мое жилистое никак того не желает, ноги из стремени сами собой повылетали! А конек мой, спасибо, так осторожно падал, что я как Ванька-встанька на ноги вскочил да того новгородца саблей-то, как трухлявый пенек, и разделал. А тут и воины мои рядом оказались. Тогда только почувствовал, что рука болит, кровь увидел, да уж это мелочью показалось по сравнению с тем, что могло быть!
– Сейчас-то ноет? – спросил заботливо Холмский.
– Терпимо, левая пострадала, мне ее зельем замазали да завязали. А это не помеха для воина, даже на лечение не отпрошусь, – продолжал шутить, как мальчишка, пожилой воевода.
За кожаными стенами шатра вдалеке слышались возбужденные голоса, вопли страдавших от истязаний пленников, потом все стало затихать, бойцы тоже приступили к сильно задержавшемуся завтраку. А князья сидели на тюфяках, по-татарски подогнув ноги, перед деревянным раскладным столиком и понемногу потягивали из бокалов ароматный медовый напиток. Слуга добавлял им еду, принес и еще кувшин меда. Но Холмский приказал убрать.
– Передохнули, пора дальше в путь собираться. А погулять еще успеем – вот только с делами управимся. Согласен, князь?
– Да, друг мой, верно. Все не перепьешь, не переешь. Всему свое время.
Князья завершили трапезу, встали, распрямили затекшие ноги, вышли из палатки на солнце. Оно уже палило нещадно. Приближались самые длинные дни в году, на небе вот уже который день не было ни единого облачка.
– Ну и жара, – заметил Холмский. – Может, переждем до вечера, пусть народ соснет малость – заслужили, а жара спадет – двинем дальше, к Шелони, ты не против, Федор Давыдович? – спросил своего коллегу Холмский.
– Думаю, что ты хорошо придумал, – каламбурил воевода по-прежнему счастливый тем, что остался в живых.
– Передай трубачу, пусть даст сигнал на отдых, – приказал князь Данила дежурному вестовому.
Он обернулся к Пестрому и тихонько, чтобы не потревожить раненую руку, похлопал его по плечу:
– Пойдем по домам, Федор Давыдович!
Они уже начали было расходиться, как вдруг вместо спокойной мелодии «на отдых» оба услышали резкий, тревожный, разлившийся на все побережье звук трубы, призывавшей к бою. Мигом князья оказались снова рядом, а возле них – те же, кто был и поутру, но на этот раз не заспанные, в полном боевом наряде. Издали бежал вестовой:
– Сторожа сообщили: сюда идут пешие новгородцы – большое войско, большее, чем было утром. Что прикажете делать?
– Как что? – Холмский поглядел своими прекрасными спокойными глазами на Пестрого. – Драться, так ведь, князь?
– Конечно, – не выходя еще из счастливого состояния человека, недавно избежавшего смерти, охотно согласился Пестрый и легонько потрогал свою руку. Она болела. Но князь знал – эта боль до поры, придет нужда, – он ее пересилит и забудет. Тем сильнее и надежнее поработает, коль понадобится, здоровая, правая. И князья поспешили вновь надевать доспехи.
Лишь позже от пленных москвичи узнали, каким образом разворачивались события у врага.
Глава VI
Шелонская битва
«Нет свободы, когда нет силы защитить ее».
Узнав о наступлении великокняжеских войск, новгородцы пришли в неописуемый ужас. Они никак не ожидали, что Иоанн решится напасть на них летом, – обычно в это время их болота и реки становились непроходимыми. Спешно начали собирать ополчение – всех, кто более-менее умел держать оружие. Таковых было в Новгороде Великом немного. Люди здесь в последние годы предпочитали торговать, заниматься ремеслом, а не воевать. Немало мужей, умевших держать оружие, находились далеко от города в своих имениях либо на промысле, на охоте. Даже дети боярские, и те поотвыкли упражняться в воинском искусстве – предпочитали развлекаться. Но когда возник вопрос, что делать дальше, как быть, принять ли вызов Иоанна или бежать на поклон, – тон этому спору задала Марфа и ее сторонники. Решили сражаться за свою свободу.
Послали гонца к Казимиру Литовскому за помощью, которую тот обещал, погнали человека и к магистру немецкого ордена просить поддержки против Москвы – ниоткуда пока не было не только помощи, но и ответа. А за великого князя, по их известиям, выступила вся Русь, включая и дружественное им Тверское княжество. Литовский «защитничек» князь Михайло Олелькович, сославшись на смерть брата, наместника Киевского, а скорее всего, недовольный не очень-то щедрым приемом и испугавшийся нешуточных угроз со стороны Иоанна, сбежал со своим воинством еще в марте, пограбив по пути Русу. Естественно, больше он в Новгороде не появлялся. Другого своего служилого князя-воеводу Василия Шуйского-Гребенку они отправили защищать Заволочье, боясь, что Иоанн захочет захватить этот принадлежащий им богатый край. И теперь остались один на один со своей бедой. Да еще псковичи навалились на них всеми своими силами во главе с воеводами великокняжескими, осадили Вышгород и вынудили его сдаться, грабя все земли окрест на пятьдесят верст. Гонец из Вышгорода молил о помощи.