Иоганн Себастьян Бах
Шрифт:
Начинается концерт. Сначала звучит оркестровая сюита, потом инструментальный концерт, потом ария, а завершается вечер исполнением кантаты.
Так, зимой 1732 года была исполнена «Кофейная кантата» Баха. Ее действующие лица — отец и дочь. Приверженец старины, отец, которого зовут Рутинёр, пытается заставить свою дочку Лизхен отказаться от удовольствия пить новый любимый напиток — кофе. Рутинёр обрисован смешными ворчливыми ариями и речитативами, а Лизхен — танцевальными изящными мелодиями, поэтому музыка кантаты напомнила всем сценку из оперы, в которой дочке удается перехитрить старого отца. В ответ на его угрозу никогда не выдать ее замуж, если
А летом 1731 года под открытым небом исполнялась кантата «Состязание Феба и Пана», действие которой тоже разворачивалось на лоне природы. Ее тема — спор о том, какое искусство важнее, народное или профессиональное — была близка композитору.
Народное искусство в кантате олицетворяет бог лесов Пан. Он играет на свирели так, что «горы и звери пускаются в пляс». Пан вызывает на состязание бога Феба, который, аккомпанируя себе на лире, поет лирическую арию. Между судьями этого состязания разгорается спор. Но так как бог Олимпа сильнее Пана, он побеждает. Мнение же самого композитора выражается в заключительном хоре, который прославляет всякое искусство, доставляющее людям радость: «Тешьте сердце вы, милые струны».
А быть может, однажды Иоганн Себастьян объявил слушателям, что сыграет сейчас Итальянский концерт для клавесина.
До Баха композиторы писали только концерты для скрипки, и все хорошо знали эти произведения итальянских мастеров — Корелли и Вивальди. Бах же явился родоначальником нового жанра — концерта для клавесина.
Как и произведения итальянских композиторов, это сочинение Баха состояло из трех частей, и его автор как бы подчеркивал в названии, что стремится следовать именно этой традиции.
Правда, концерт был написан для клавесина соло, но уже его первая часть сразу же приковывала внимание торжественностью и мощью начальных аккордов, которые напоминали звучание целого оркестра. Разные образы возникали перед слушателями первой части. Они слышали страстные призывные фразы, как бы обращенные к большой аудитории, и простодушные мелодии, покоряющие изящными украшениями. Вторая часть концерта звучала как скорбный монолог. Его мелодия покоряла приподнятостью, открытостью тона. И в то же время бурный разлив ее сдерживался неуклонно повторяющимся басовым голосом, что придавало музыке этой части характер особенной значительности и глубины. Затем захватывающим потоком виртуозных пассажей врывалась третья часть. Она будоражила искренней радостью, заражала бодростью и энергией.
«Вполне естественно, что именно такой большой мастер музыки, как Бах, почти безраздельно царствующий на поприще клавирного искусства, создал в данном роде композиции столь выдающееся сочинение, заслуживающее того, чтобы примеру сему следовали все наши крупные композиторы; иноземцы же напрасно будут пытаться подражать ему». Таково было заключение одного из современников композитора, слышавшего этот концерт.
Борьба с магистратом
Жизнь Баха в Лейпциге способствовала дальнейшему развитию и мужанию его таланта. Однако чем ревностней выполнял Бах свои обязанности как музыкальный директор города, тем больше неудовольствий и нареканий навлекал на себя со стороны городских властей. Ведь для того чтобы беспрерывно сочинять музыку и разучивать ее с исполнителями, Баху порой не хватало времени для выполнения своих обязанностей
Это противоречие между широкими правами музыкального директора и обременительными обязанностями кантора вызывало раздражение Баха. Вероятно, он полагал, что начальство оценит его важную роль в организации музыкальной жизни города, но магистрат увидел в нем не гениального композитора, а лишь нерадивого учителя. Поэтому отношения Баха с членами городского Совета стали все более осложняться.
Сколько сил, например, отняла у Баха и борьба за право руководить торжественными богослужениями, которые устраивались студентами университета в университетской церкви.
По традиции обязанности музыкального директора этой церкви исполнял кантор церкви Св. Фомы. Однако перед приходом Баха на место кантора должность музыкального директора занимал органист Гернер. Заручившись поддержкой многих влиятельных лиц магистрата, он не уступил Баху место директора, которое Бах считал очень ответственным. Ведь как музыкальный директор университетской церкви он мог еще больше влиять на развитие вкусов студентов. И Бах решил вступить в борьбу за свои права.
Сражение, оскорбительное для композитора, длилось с переменным успехом два года... В конце концов часть богослужений осталась в ведении Баха, а часть — в ведении Гернера. В особо торжественных случаях оба музыканта приглашались по очереди.
Даже работа Себастьяна в обществе студентов из-за вмешательства магистрата стала все больше осложняться. Раньше для привлечения студентов к участию в церковных богослужениях городские власти давали им небольшую стипендию. После же вступления Баха на должность руководителя общества увлечение молодежи этим музицированием стало так велико, что Совет счел возможным сначала сократить и без того незначительные суммы, а потом и вовсе отменить их.
Мало того! Члены магистрата часто присылали в школу учеников, неспособных к музыке. А ведь Бах так дорожил каждым одаренным мальчиком, который мог участвовать в исполнении хоровых произведений. Поэтому произвол членов магистрата глубоко возмущал его.
Некоторой разрядкой в этой напряженной жизни служили для Баха поездки в другие города.
Несколько лет, например, продолжалась его тесная связь с Кётеном. Так как первая супруга князя Леопольда скоро умерла, князь женился во второй раз. Его жена княгиня Шарлотта оказалась большой любительницей музыки, и начиная с июля 1724 года Иоганн Себастьян стал часто приезжать в Кётен то один, то с Анной Магдаленой. Так, однажды он исполнил кантату ко дню рождения молодой княгини, в другой раз преподнес новое сочинение ее новорожденному сыну вместе со стихотворением собственного сочинения:
Мудрецы нашего времени пугают нас, говоря: «Мы приходим в этот мир с криком и стенаниями, Как будто бы заранее оплакивая то, Что отпущенная нам короткая жизнь так жалка и печальна». Я же скажу наоборот: «Звуки, Которые издает ребенок, чисты и приятны. Поэтому и его жизненный путь будет счастлив и прекрасен, Гармоничен и полон радости». И я хочу и дальше играть тебе, принц, Подающий такие большие надежды.