Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»

Никандров Нил

Глава XXII.

АРГЕНТИНСКИЕ БУДНИ «АРТУРА»

В середине 1942 года в Буэнос-Айрес приехала Лаура. Два года разлуки! И каких! Пережить их могла только настоящая любовь.

Ее путешествие было долгим и утомительным. Морем на пароходе через Панамский канал, затем вдоль Тихоокеанского побережья южноамериканского континента до Вальпараисо. В порту Лауру встретил Леопольдо Ареналь. В белом костюме, начищенных до блеска ботинках, элегантной шляпе — настоящий чилийский кабальеро.

До Сантьяго добирались на автомашине, которую Леопольдо взял напрокат у своего коммерческого компаньона Роблеса Гальдамеса. По дороге

обсуждали дальнейшие планы Лауры. Не хотела бы она задержаться в Сантьяго? Провести несколько дней в Винья-дель-Мар? Встретиться с Давидом и Анхеликой?

На все следовал один отрицательный ответ. Все это потом, потом. Не надо привлекать внимание к ее приезду. Скорее в Буэнос-Айрес, к Хосе! Он ждет!

Поездка на трансандинском поезде через горный перевал, пересадка в Мендосе, бесконечные просторы пампы, пригороды аргентинской столицы, вокзал и, наконец, Хосе, ожидающе всматривающийся в идущих мимо него пассажиров.

Он заметно похудел, костюм свободно болтается на нем, галстук завязан небрежно. Они обнялись, застыли на несколько мгновений, словно выключили все остальное: людей, поезда, железную громадину вокзала, насупленное тучами небо.

«Как долго ты добиралась сюда! — сказал Иосиф, вглядываясь в лицо Лауры. — Пришлось послать много писем, чтобы в Нью-Йорке вспомнили, что у меня есть жена».

«Ну, это их волнует меньше всего, — улыбнулась Лаура. — Моя миссия: оказание помощи по связи, техническим вопросам и финансам. Про мужа ни слова…»

До улицы Суипача доехали на такси. Лаура с нескрываемым любопытством осмотрела скромную квартиру резидента «Артура». Самым дорогим предметом в ней был радиоприемник. Все остальное особой ценности не имело: покосившийся шкаф, стол в углу, два стула, узкая кровать, небрежно застеленная шерстяным одеялом. На подоконнике — стопка книг, несколько тарелок, одинокая чашка и сосуд для йерба-мате. На стене — портрет аргентинского просветителя Сармьенто и календарь с изображением Луханской Святой Девы. Любой посторонний посетитель непременно бы отметил для себя, что хозяин квартиры проникся аргентинским духом.

«Все, кончилась твоя холостяцкая жизнь, — сказала Лаура, перебросив плащ через спинку стула. — Теперь ты в надежных руках!»

Она расстегнула кофту:

«Помоги снять пояс. В нем деньги на твою работу».

И тут же поправилась: «На нашу работу…»

Вскоре они сменили квартиру, переехав на улочку Сан-Матео, в неприметный четырехэтажный дом.

Через пятьдесят лет после описываемых событий автор этой книги разыскал место жительства Григулевичей в Буэнос-Айресе. С авениды Санта-Фе я свернул на внезапно тихую улицу с раскидистыми деревьями, которая была главным ориентиром поиска: где-то справа должна быть искомая улочка Сан-Матео. А вот и она, чем-то напоминающая ущелье: тесно сдвинутые фасады доходных домов, никакой зелени, вдоль тротуаров — жмущиеся друг к другу автомашины. Сан-Матео — улица небольшая, каких-нибудь двести-триста метров. На ней-то в 1942—1944 годах и жил в доме номер 3761 резидент советской разведки «Артур».

Позвонил наугад в несколько квартир, повторяя одно и то же: «Я разыскиваю старожилов этого дома, чтобы поговорить с ними о сеньоре Хосе Араухо, который жил здесь пятьдесят лет назад». Я не ошибался. Для конспирации Григулевич был «прописан» в этом доме по фамилии Лауры. Наконец расспросы увенчались успехом. Мои собеседницы — две пожилые дамы. Они вышли «на крылечко» в домашних платьях с сосудами йерба-мате в руках. Наверное, я оторвал их от просмотра очередной теленовеллы. Вот что вспомнили эти почтенные дамы:

«Мы были тогда подростками и вначале не слишком обращали на них внимание. Но потом, когда сеньор Хосе стал привозить из поездок и дарить нам конфеты, наш интерес к нему и его жене Лауре возрос. Она тоже баловала нас вкусной собственной выпечкой. Наши родители иногда говорили о них, все гадали, из каких они краев, и потом решили, что Хосе — европеец, скорее всего, француз, а Лаура — из Центральной Америки или Мексики. Они не производили

впечатления богатых людей, одевались скромно, впрочем, как все в этом доме. Сеньор Хосе почти все время был в разъездах, пристраивая свои товары. Чем именно он торговал, нам сейчас трудно сказать. И еще мы запомнили, что он почти всегда ходил с газетой или книгой. Часто читал на ходу. Говорил ли он с нашими родителями о политике? Нет, никогда. Политика его не волновала. И полиция о нем не спрашивала ни тогда, ни потом. Он был спокойный, тихий человек. Лаура была невысокой, худенькой, и ее легко можно было принять за такого же подростка, как и мы. Она всегда останавливалась, чтобы поговорить, справиться о наших делах и последних уличных событиях. Детей у Лауры не было, и поэтому она нередко гуляла с малышами своих друзей в парке Палермо. Мы увязывались за нею, зная, что во время прогулки она обязательно купит всем по мороженому. Уехали они из дома, кажется, в 1944 году. Вначале сеньор Хосе, потом Лаура. Все считали, что они обосновались в Боливии, в городе Санта-Крус, где сеньор Хосе открыл собственное торговое дело. Интересно, удалось ли им там разбогатеть?»

Немецкие агенты и временные союзники-«конкуренты» пытались обнаружить штаб-квартиру советского резидента в Буэнос-Айресе, его командный пункт, откуда он руководил своей сетью. Однако адрес на Сан-Матео так никогда и не был раскрыт.

* * *

Связь резидентуры «Артура» с Нью-Йорком поддерживалась через почтовый канал и курьеров. Подобным образом осуществлялась связь с филиалами в Чили, Уругвае и Бразилии. Почта в Южной Америке не отличалась надежностью. Письма порой пропадали, потому что почтальоны не всегда серьезно относились к выполнению своих обязанностей. Однако из нескольких сот писем, которыми обменялась резидентура в Буэнос-Айресе и филиалы за три годы активной работы, затерялось не более двух-трех. И все-таки связь с Москвой через Нью-Йорк оставалась слабым местом в деятельности южноамериканской резидентуры. Иногда Москва замолкала на два-три месяца. И это молчание тревожило Иосифа: может быть, Центр недоволен его работой? Или руководство дает понять таким странным образом, что главные события происходят в других местах? Не надоедай, мол.

Помня, что наиболее уязвимое место в работе разведчика — это связь, «Артур» старался чаще менять адреса для переписки. «Содержатели» почтовых ящиков подбирались после тщательной проверки среди лиц, которые отошли от партийной работы и контактов с «земляками» не поддерживали. Со временем тайнопись сменили на микрофотографию («ботанику»). Обучил «Артура» этой технике Виктор Дефрутос, «последний агент Коминтерна», о котором речь впереди.

Несмотря на все ухищрения, «проколов» избежать не удалось. Перлюстрация почтовых отправлений, шедших на так называемые «нацизированные» страны Южной Америки — Аргентину и Чили, приняла в США тотальный характер. Зимой 1941/42 года американская контрразведка зафиксировала прохождение двух «подозрительных» писем из Нью-Йорка в Буэнос-Айрес. Загадочный «почтовый ящик» в аргентинской столице стал разрабатываться гуверовскими агентами. Делу присвоили название «Фридман», по имени получателя писем — Маурисио Фридмана. Когда в ФБР установили, что непонятная переписка идет на кириллице, дело было тут же «переквалифицировано» на рубрику «Шпионаж “Р(оссия)”» и в тома разработки стали «подшивать» информацию, которая имела отношение к «советской разведывательной активности» в странах Западного полушария.

Примерно с 1943 года в обстановке строжайшей секретности американцы приступили к реализации еще одной операции против «красного союзника» под кодовым названием «Венона». Они пытались расшифровать сообщения, которыми обменивалась Москва и ее дипломатические и торговые представительства за рубежом. В результате «конкурентам» стали известны имена некоторых советских агентов, действовавших в США и Мексике в 1939—1940 годах. Были подтверждены и данные ФБР о том, что в Аргентине находится хорошо законспирированный советский разведчик.