Иосиф Сталин – беспощадный созидатель
Шрифт:
Я пойду в ЦК ВКП(б), где, надеюсь, меня поймут. Я там поставлю вопрос о том, что новые спектакли нужно показывать не только комитету, но и ЦК.
Это необходимо для гарантии.
Что меня по-настоящему пугает, дадут ли мне дальше работать. Что меня возмущает, это желание выставить меня отщепенцем народа. Это так ужасно, что я даже не могу спокойно об этом подумать».
А. Коонен:
«Это урок Таирову. Нельзя надеяться на свои силы. Тогда бы нам не стоило это так дорого»…
Демьян Бедный. Демьян Бедный совершенно потрясен постановлением Комитета по делам искусства. Три дня никуда не выходил, никого не принимал и только вчера вызвал к себе секретаря ССП Ставского для конфиденциальной
Общий смысл объяснений Демьяна Бедного по поводу «Богатырей», зафиксированных в стенограмме, примерно таков. Фарсовый тон вещи и трактовка «Богатырей» объясняется характером музыки; так, например, «богатыри» поют арии из популярных оперетт. Фарсовый показ крещения Руси и неправильное его толкование объясняются привычкой к антирелигиозной пропаганде, тяготеющей в практике Демьяна Бедного. С другой стороны, подвели имеющиеся у него труды по историческим вопросам далеко не марксистского характера.
Демьян Бедный, признавая, что он сделал огромную ошибку, объясняет ее своим непониманием материала и своей глупостью. Однако в беседе он неоднократно возвращался к роли контрольных органов, указывал, что в самом начале работы над «Богатырями» года полтора тому назад первоначальный текст его не удовлетворял, казался ему легкомысленным и глупым, но Таиров и Литовский поощряли его, убеждая, что текст получается блестящим для сценической вещи.
Незадолго перед постановкой уже довольно обработанный текст был дан в комитет по делам искусства, где с ним знакомился Керженцев, Боярский, Орловский, но оттуда вещь было возвращена только с указанием Керженцева, что она скучна и грубовата. Поэтому дальнейшее исправление текста шло по линии сокращений и отделки отдельных фраз.
Демьян Бедный ссылается также на то, что свою концепцию «Богатырей» изложил в статье, данной им в «Правде», где по существу концепции не было сделано никаких замечаний, и, следовательно, он считал текст «Богатырей» абсолютно апробированным.
Делая все эти ссылки, Демьян Бедный подчеркивал, что «голова у меня не вождистская, а художническая».
Демьян указывал на то, что у него начался приступ сахарной болезни. Говорил о том, что он не хочет умирать с клеймом врага партии и хотел бы, если ему не удастся вновь стать в литературе, как художнику, то чтобы по крайней мере его использовали как специалиста-книжника, например в Книжной палате.
Дальше, прося не заносить в стенограмму (на обсуждении постановления о «Богатырях» в Камерном театре. – Б. С.), Демьян говорил, что его врагом является его библиотека. Об этом ему указывали, но он этого не понимал. Он заявил, что библиотеку свою сожжет (жечь ее, к счастью, не пришлось. В минуту жизни трудную, когда ему фактически запрещено было печататься, Демьян продал свою громадную библиотеку, насчитывавшую свыше 20 тыс. томов, в том числе весьма ценных и редких книг, Государственному Литературному музею, и тем обрел средства к существованию. На вырученные от продажи книжных сокровищ деньги поэт смог прожить вплоть до 1941 года, когда ему вновь было разрешено печататься. Сделка музея с опальным баснописцем наверняка санкционировалась на самом верху, и о ней было известно Сталину. Наверняка Иосиф Виссарионович порадовался, что заставил Демьяна избавиться от библиотеки, внушавшей поэту крамольные мысли и с которой было связано оскорбительное высказывание о жирных сталинских пальцах. – Б. С.). Затем подчеркивал, что он больше всего боится того, что, невзирая на всю его прошлую деятельность, о нем будут судить, как о враге партии, действующем по внушению врагов коммунизма. Он заявил, что он боится, что при указании такого о нем мнения он будет выслан из Москвы.
В таком крайне деморализованном состоянии Демьян Бедный оставался и после встречи со Сталиным, которая, очевидно, ни в какой мере не содействовала укреплению его настроений.
Станиславский, народный артист СССР:
«Большевики гениальны. Все, что делает Камерный театр, – не искусство. Это формализм. Это деляческий театр, это театр Коонен».
Леонидов, народный артист СССР:
«Когда я прочел постановление комитета, я лег в постель и задрал ноги. Я не мог прийти в себя от восторга: как здорово стукнули Литовского, Таирова, Демьяна Бедного. Это страшней, чем 2-й МХАТ».
Яншин, заслуженный артист МХАТа:
«Пьеса очень плохая. Я очень доволен постановлением. Нельзя негодными средствами держаться так долго. Сейчас выявляется вся негодность системы Таирова. Чем скорее закроют театр, тем лучше. Если закрыли 2-й МХАТ, то этот нужно подавно».
Хмелев, заслуженный артист МХАТа:
«Совершенно правильное решение. Руководство видит, где настоящее искусство, а где профанация его. Надо ждать за этим решением ликвидации Камерного театра. Этому театру делать больше нечего» (ждать, однако, пришлось очень долго, аж до 1949 года, и сам Хмелев, скоропостижно скончавшийся в 1945 году, не дожил до этого светлого часа устранения извечного конкурента Художественного театра; при этом Таирова и его жену Коонен, в отличие от Мейерхольда и Райх, никто репрессировать и убивать не стал. Им дали спокойно доработать до пенсии в Вахтанговском театре. – Б. С.) …
Самосуд, художественный руководитель Большого театра:
«Постановление абсолютно правильное. Камерный театр – не театр. Таиров – очковтиратель. Идея постановки «Богатырей» порочна. Демьян Бедный предлагал мне эту пьесу еще в Михайловский театр, но я от нее отказался».
Мейерхольд, народный артист республики:
«Наконец-то стукнули Таирова так, как он этого заслуживал. Я веду список запрещенных пьес у Таирова, в этом списке «Богатыри» будут жемчужиной. И Демьяну так и надо. Но самое главное в том, что во всем виноват комитет и персонально Боярский. Он меня травит. Пока в комитете будет такое руководство, искусство развиваться не будет»…
Тренев, драматург, автор «Любови Яровой»:
«Я очень обрадован постановлением. Я горжусь им, как русский человек. Нельзя плевать нам в лицо. Я сам не мог пойти на спектакль, послал жену и дочь. Они не досидели, ушли, отплевываясь. Настолько омерзительное это производит впечатление»…
П. Романов, писатель, прозаик:
«Хорошо сделали, что хлопнули. Демьян берет своим орденом, связями и грубятиной. На этот раз дело не вышло. Это раз, а, во-вторых, очень хорошо, что заступились за русский фольклор, русских богатырей. Надо же искать и русских героев».
Городецкий, поэт:
«Я никаким репрессиям сочувствовать не могу, но мне нравится, что бьют за издевательство над фольклором, а не за темы из него. Нельзя так относиться к истории народа, и еще приятнее, что ударили по Таирову: он жулик».
Всеволод Вишневский, драматург:
«Поделом Демьяну, пусть не халтурит. Это урок истории: «не трогай наших». История еще пригодится, и очень скоро. Уже готовится опера «Минин и Пожарский – спасение от интервентов». (Такая оценка решения не помешала Вишневскому пойти к Таирову с выражением соболезнования.)