Иов, или Осмеяние справедливости
Шрифт:
— Подорвался на собственной мине, дорогая. Я же сам ввел правило: «никаких неоплаченных вызовов». Анализ счетов за телефонные разговоры показал мне, что телефонные вызовы без предварительной оплаты никогда не приносили нашей ассоциации никаких доходов… Девять из десяти звонков — просьбы о вспомоществовании. А церкви, объединенные благочестием, не филантропическая организация. Она сама нуждается в деньгах и не собирается раздавать их кому попало. Что касается десятого вызова, то он поступает либо от склочника, либо от психа. Поэтому я ввел такое жесткое правило и строго требовал его соблюдения. Результаты сказались очень быстро. Экономия в сотни долларов
— А какие у тебя теперь планы, Алек?
— Теперь? Выйти на шестьдесят шестое шоссе и выставить на всеобщее обозрение большой палец. Я хочу добраться до Оклахома-Сити до пяти часов вечера. Это нетрудно — город близко.
— Да, сэр. А почему до пяти, осмелюсь спросить?
— Ты всегда можешь спрашивать, и тебе это великолепно известно. Брось-ка ты изображать этакую «невозмутимую Гризельду», любимая; ты хандришь с тех самых пор, как мы углядели тот дирижабль. Так вот, потому что в Оклахома-Сити есть окружной офис ЦОБ и я хочу туда попасть прежде, чем он закроется. Погоди немного, и ты увидишь, как они расстилают перед нами красную дорожку, моя родная. Доберемся до Оклахома-Сити, и все наши неприятности останутся позади.
Этот полдень почему-то напомнил мне прогулку по полю, засеянному сорго. Озимым сорго. Нам легко удавалось находить попутки, но все поездки были очень короткими. В среднем мы делали по двадцать миль в час на шоссе с установленной скоростью движения шестьдесят миль. Пятьдесят пять минут мы потеряли по делу — бесплатная трапеза. В который раз достойный представитель племени водителей грузовиков угощал нас едой, поскольку сам решил поесть. И все по той причине, что не родился еще мужчина, способный не оторваться от еды и не пригласить Маргрету, раз она тут. (А заодно кормили и меня. Просто потому, что я входил в перечень ее имущества. Что ж, не жалуюсь.) Мы ели минут двадцать, но затем шофер потратил тридцать минут и бесчисленное множество четвертаков на игральные автоматы… А я стоял рядом и внутренне кипел, видя, как Маргрета хлопает в ладоши и радостно взвизгивает при каждой удаче шофера. Однако ее общественный инстинкт был верен: шофер довез нас прямо до Оклахома-Сити. Там он проехал через весь город, хотя мог ехать в объезд, и в четыре двадцать высадил нас на пересечении Тридцать шестой улицы и авеню Линкольна, всего в двух кварталах от офиса ЦОБ.
Оба квартала я прошел, весело насвистывая. Раз даже пошутил:
— Улыбнись, любимая. Еще месяц, а может, и меньше, и мы будем ужинать в «Тиволи».
— Правда?
— Правда. Ты столько мне о нем рассказывала, что я просто дождаться не могу. А вот и дом, который нам нужен.
Офис находился на втором этаже. На сердце потеплело, когда я увидел буквы, написанные на стекле: «Церкви, объединенные благочестием. Входите».
— После тебя, моя любовь. — Я взялся за ручку, чтобы открыть перед ней дверь.
Но не открыл. Дверь оказалась запертой.
Постучал, потом увидел звонок и позвонил. Потом действовал попеременно — стучал и снова звонил. И опять. И опять.
Какой-то негр со шваброй и ведром появился в коридоре и прошел мимо нас. Я окликнул его:
— Эй, дядюшка! У тебя нет ключей от этой двери?
— Никак нет, капитан. А там никого и нет. Они обычно закрывают и уходят после четырех.
— Понятно. Спасибо.
— Рад служить, капитан.
Когда мы опять оказались на улице, я глуповато улыбнулся Маргрете.
— Ничего себе, красная дорожка. Бросили работу в четыре. Когда кошка спит, мыши веселятся. Обещаю тебе, что у кого-то головы после этого полетят. Не могу в данной ситуации подобрать более удачное клише. Ах нет — могу! Бедняки не выбирают. Мадам, а что, если мы сегодня переночуем просто в парке? Ночь тепла, дождя не предвидится. Конечно, москиты и чиггеры [91] … Зато никакой платы за помещение.
Мы ночевали в парке Линкольна на площадке для гольфа, прямо на газоне, казавшемся живым бархатом — так он кишел чиггерами.
91
Личинки клещей, паразитирующих на мелких млекопитающих, птицах и т. п.
Но, несмотря на чиггеров, спали мы хорошо. Мы уже встали, когда появились первые игроки в гольф, и удалились, сопровождаемые сердитыми взглядами. Воспользовавшись общественным туалетом в парке, мы повеселели, почувствовав себя чище, свежее. Я побрился, и мы оба позавтракали бесплатной питьевой водой из фонтанчика. В целом настроение у меня было довольно приличное. Правда, еще рановато, и вряд ли можно ожидать, что эти нахальные плейбои из ЦОБ появятся на работе ни свет ни заря. Но тут мы наткнулись на полисмена. Я спросил у него адрес публичной библиотеки, а затем прибавил:
— Кстати, а где тут аэропорт?
— Чего-чего?
— Площадка, где садятся дирижабли.
Коп повернулся к Маргрете:
— Леди, он у вас что — чокнутый?
Я действительно почувствовал, что болен, когда спустя полчаса мы подошли к списку контор в том здании, где побывали вчера. Мне стало нехорошо, но я не удивился, обнаружив, что церкви, объединенные благочестием, среди арендаторов помещения отсутствуют… Чтоб полностью увериться, я поднялся на второй этаж. Нужный нам офис занимала какая-то страховая компания.
— Что ж, дорогая, пойдем в библиотеку. Выясним, что за мир, в котором мы оказались.
— Хорошо, Алек. — Маргрета выглядела почему-то очень оживленной. — Дорогой, мне очень жаль, что тебя постигло такое разочарование, но… я просто ожила. Я… я… я до смерти боялась даже подумать о встрече с твоей женой.
— Ты с ней не увидишься. Никогда. Обещаю. Гм… я и сам как будто испытываю облегчение. И голод.
Мы прошли еще немного.
— Алек, ты не рассердишься?
— Ты же знаешь, что в наказание можешь получить только сочный поцелуй. А в чем дело?
— У меня есть пять четвертаков. Настоящих.
— Надо думать, ты ждешь, чтобы я спросил: «Дочь моя, а не согрешила ли ты там у себя в Филадельфии?» Выкладывай. Кого ты пришила? И много ли было крови?
— Вчера… Это те игровые автоматы. Каждый раз, когда Гарри выигрывал три раза подряд, он давал мне четвертак. «На счастье!» — говорил он.
Я решил не наказывать ее. Конечно, это были «неправильные» четвертаки, но они годились для наших целей, так как подходили к здешним торговым автоматам. Мы шли как раз мимо лавчонок, где торговали разной дешевой ерундой. Обычно в подобных местах стоят автоматы, продающие готовую еду именно так было и на сей раз. Цены тут жутко высокие: пятьдесят центов за тощий высохший сандвич, двадцать пять за крошечный, на один укус, шоколадный батончик. И все же это было лучше многих завтраков, достававшихся нам в пути. А главное — мы ничего не украли: четвертаки моего мира были из настоящего серебра.