Иов, или Осмеяние справедливости
Шрифт:
У дверей спальни Джерри протянул мне руку.
— На случай, если вы правы, а я нет, напомню: вы сами сказали, что и вы можете не оказаться среди избранных.
— Верно, могу. Я далек от благодати, особенно сейчас. Мне над собой еще работать и работать.
— Ну, желаю счастья. А если вы и в самом деле не окажетесь среди избранных, то поищите меня в аду. Ладно?
Насколько я мог судить, он говорил совершенно серьезно.
— А я и не знал, что это разрешается.
— А вы потрудитесь. И я потружусь. Обещаю вам, — тут он ухмыльнулся,
— адское гостеприимство. Очень горячее.
В ответ я тоже широко улыбнулся:
— Договорились!
Моя любимая опять заснула не раздеваясь. Я улыбнулся и, ничего не сказав, лег рядом, переложив ее голову на свое плечо. Надо было тихонько разбудить ее, раздеть бедную девочку и уложить в постель. А я вместо этого лежал и тысячи… ну ладно… десятки мыслей проносились у меня в голове.
Вдруг я заметил, что светает. И обнаружил, что матрас весь в каких-то комьях и колется. Светало быстро, и я увидел, что мы лежим на прессованных тюках сена в амбаре.
19
И сказал Ахав Илии: нашел ты меня, враг мой! Он сказал: нашел, ибо ты предался тому, чтобы делать неугодное пред очами Господа.
Последние девяносто миль по шестьдесят шестому шоссе от Клинтона до Оклахома-Сити мы ужасно торопились, не обращая внимания на то, что были снова совершенно нищими и не имели ни еды, ни крыши над головой.
Мы видели дирижабль!
Это, разумеется, меняло все. Уже несколько месяцев я был безродным «никем», нищим, только и умеющим мыть грязные тарелки, а по существу, бродягой. Попав же наконец в свой мир, я обретал и хорошо оплачиваемую работу, и почетное место в обществе, и даже очень приличный счет в банке. И конец этому поистине инфернальному перебрасыванию из одного мира в другой!
Мы въехали в Клинтон в середине утра. Подбросил нас фермер, который вез на продажу в город свою продукцию. Я услышал, как Маргрета удивленно вскрикнула, и проследил за ее взглядом — вот он, серебристый, обтекаемый, великолепный! Я не мог прочесть названия на борту, но эмблема свидетельствовала, что корабль принадлежит Восточным авиакомпаниям.
— Экспресс Даллас — Денвер, — заметил наш хозяин, вытаскивая очки из кармана комбинезона. — Опоздал на шесть минут. Очень странно.
Я постарался скрыть возбуждение.
— В Клинтоне есть аэропорт?
— О нет, нет. Самый близкий в Оклахома-Сити. Думаете бросить голосовать на дорогах и попробовать сделать то же самое в воздухе?
— Это было бы здорово.
— Еще бы… Все лучше, чем копаться в земле.
Я старательно поддерживал разговор о всяких пустяках до того момента, когда он высадил нас у городского рынка. Но как только мы с Маргретой остались одни, я уже не мог сдерживаться. И чуть было не кинулся целовать Маргрету, но взял себя в руки. По уровню нравственности Оклахома ничуть не уступает Канзасу, и в большинстве их общин правила поведения очень суровы; особенно это касается всяких там нежностей на глазах у публики.
Я подумал, как трудно будет мне снова адаптироваться к местным условиям после того, как провел столько недель в разных мирах, ни один из которых не придерживался таких высоких моральных стандартов, как мой родной мир. Трудно будет не вляпаться в какую-нибудь неприятную переделку, если (я должен это признать) я привык целовать свою жену на людях и совершать другие поступки, сами по себе совершенно невинные, но невиданные в высокоморальных общинах. Еще хуже: мне придется постоянно присматривать за своей любимой, чтобы она не влипла в какую-нибудь историю. Я-то тут родился, и мне вернуться на круги своя сравнительно легко… Марга же дружелюбна и приветлива, как щенок колли, и к тому же нисколько не стыдится проявлять свои чувства.
— Извини, родная, я чуть было не расцеловал тебя. А этого делать не надо, — сказал я.
— А почему не надо?
— Хм… Целоваться в общественных местах нельзя. Во всяком случае здесь. Только наедине. Это… ну… как говорят: «Если живешь в Риме, веди себя как римлянин». Но сейчас у нас другие заботы. Дорогая, наконец-то мы дома! В моем доме, а теперь он стал и твоим! Ты же видела дирижабли.
— А это точно был дирижабль?
— Точнее и быть не может… И это самое восхитительное зрелище за все последние месяцы, исключая… Впрочем, нам не следует слишком предаваться мечтам. Ведь известно, что некоторые из этих сменяющих друг друга миров очень сходны между собой. Какая-то возможность, что этот мир с дирижаблями может оказаться не моим, надо думать, все же существует. Ох, не хочется думать, что это так, и все-таки на всякий случай лучше не поддаваться эйфории.
(Я даже не заметил, что Маргрета вовсе не была вне себя от счастья.)
— А как ты определишь, твой он или нет?
— Мы могли бы проверить это тем же способом, которым пользовались раньше, то есть пойти в общественную библиотеку. Но в данном случае есть средство и лучше, и быстрее. Я думаю поискать офис телефонной корпорации Белла… О нем можно, пожалуй, спросить вон в том бакалейном магазине.
Я предпочел воспользоваться этим офисом, а не прибегать к общественному телефону, так как прежде чем звонить мне хотелось свериться с телефонным справочником и узнать, мой это мир или нет.
Да. Мир был мой. В офисе оказались все телефонные справочники Оклахомы, а также крупных городов прочих штатов, включая прекрасно знакомый мне справочник Канзас-Сити, штат Канзас.
— Смотри, Маргрета! — И я показал ей список телефонов Национального центра церквей, объединенных благочестием.
— Вижу.
— Разве это не волнительно? Разве не возникает у тебя желание петь и танцевать?
— Я очень рада за тебя, Алек.
(У нее это прозвучало почти как «здесь довольно мило и много красивых цветов».) Телефонные справочники мы листали в каком-то закутке, поэтому я мог прошептать ей, не скрывая своей озабоченности:
— В чем дело, милая? Ведь нам выпал такой счастливый случай! Неужели ты не понимаешь? Как только я позвоню туда, у нас будут деньги. И больше никакого грязного физического труда! Никакой заботы о том, что мы будем есть и где будем спать! Мы немедленно отправимся домой в пульмановском вагоне. Нет! На дирижабле! Тебе это понравится, уверен, понравится. Это же такая роскошь! Это будет наше свадебное путешествие, дорогая, тот медовый месяц, которого раньше мы не могли себе позволить.
— Но ты же не возьмешь меня в Канзас-Сити?