Ипатов и его поклонники
Шрифт:
Степан дело знал хорошо. Он входил очень медленно, по чуть-чуть, часто останавливаясь и давая возможность девственной Ипатовской заднице приспособиться.
Когда член вошёл до конца, и яйца Степана коснулись ягодиц, Ипатов готов был орать. От радости, что он больше не девственник, и ещё немного – от боли.
Степан наклонился к нему и жадно поцеловал, залезая глубоко в рот языком. Он опёрся на одну руку, а другой широко огладил худой бок Ипатова и сжал рёбра. Было видно, что он еле сдерживается.
– Давай уже, – сказал Ипатов, как только Степан оторвался
И Степан дал. Сначала медленно и осторожно, словно на пробу, с совсем небольшой амплитудой, а потом, когда Ипатов начал ловить кайф и подмахивать, быстрее и быстрее, вбиваясь глубоко и вырывая из груди Ипатова хриплые стоны.
Член раз за разом касался простаты, Ипатова закручивало в вихре удовольствия, возбуждение становилось нестерпимым. Он обхватил лодыжками бёдра Степана, вцепился ногтями одной руки в его плечо, а другой схватился за свой член и стал дрочить. Буквально через несколько движений его накрыл оргазм. При виде изогнувшегося, крупно вздрагивающего Ипатова, Степан зарычал, ворвался пару раз в поджавшуюся задницу и тоже кончил.
После второго за вечер оргазма Ипатов, довольный и расслабленный, уснул в объятиях любовника. Он был твёрдо уверен в том, что влюбился в Степана, что Степан его судьба, и что они обязательно будут жить долго и счастливо, а может быть даже и умрут в один день.
Вот так, в двадцать шесть лет, Ипатов и расстался с невинностью.
Глава 3
На следующий день, несмотря на то, что Степан был очень аккуратен, у Ипатова болела задница. А ещё душа. Он сидел на работе, бочком пристроившись на стуле, и рефлексировал.
«Облажался я вчера. Как пить дать облажался. Наверняка что-то не так делал, наверняка как-то неправильно трахался. Стёпка теперь в мою сторону и не посмотрит».
Ситуация усугубилась тем, что вечером Степан во дворе не обнаружился. Ипатов постоял минут десять возле его подъезда и понуро побрёл домой.
Зато следующим вечером, когда Ипатов уже похоронил всякую надежду на продолжение отношений, Степан снова встретил его у подъезда. Он подошёл к Ипатову широко улыбаясь:
– Ну, ты уже пришёл в себя? – А потом наклонился к самому уху: – Ничего не болит? А то я по тебе соскучился.
Сердце Ипатова забилось быстрее, а в паху потеплело от предвкушения.
– Я тоже соскучился, – с плохо скрываемой радостью ответил Ипатов.
Так начались его регулярные частые встречи со Степаном. А спустя пару недель Степан предложил Ипатову переехать к нему. Конечно Ипатов согласился. И не просто согласился, а согласился с огромным удовольствием. Он принёс к Степану свои костюмы с рубашками, развесил их в шкафу и погрузился в практически семейную жизнь.
Ипатов был счастлив. Наконец-то! У него есть мужик! Он живёт с этим мужиком! Он любит этого мужика, и мужик этот утверждает, что чувства взаимны. Что ещё было надо Ипатову для счастья? Может, конечно, и надо было ещё чего-то, да только Ипатов этого не знал, а потому был абсолютно неприлично счастлив.
Степан оказался романтиком
Ипатов считал, что попал в сказку. Он порхал на крыльях любви и преданно смотрел Степану в глаза. А главное – с упоением постигал все тонкости и нюансы физической стороны любви между двумя мужчинами.
Закончилась весна, наступило лето, и как-то за одним из романтических ужинов Ипатов спросил:
– Слушай, Стёп, а ты совсем нигде не работаешь? Только стихи пишешь? На доход от них живёшь? Я смотрю, ты не бедствуешь…
Степан отхлебнул коньяка и скривился:
– Если бы? Кому они нужны, стихи мои? Поэзия сейчас совершенно не ценится. Есть у меня поклонники в интернете, но не более того. А живу я на доход от магазина. Антикварного. Мне его дед в наследство оставил. Там племянник мой и за продавца, и за управляющего, а я сам редко появляюсь, не моё это.
– А ты не пробовал издать какой-нибудь сборник? Ну, стихов своих?
– Ааа… – махнул рукой Степан. – Да кому он нужен, этот сборник?
Ипатов в стихах не разбирался. Совсем. Но тут призадумался.
«Чего это он не издаётся? И денег ему не платят. Наверное, не такой уж и талантливый. Да и рифмы у него иногда хромают, даже мне заметно».
Но, несмотря на некоторое разочарование в творчестве Степана, Ипатов продолжал любить его и наслаждаться потрясающим сексом. А Степан продолжал каждый вечер за ужином наливать Ипатову вино.
– Стёп, я же сопьюсь так. Алкоголиком стану, – сказал как-то Ипатов, разглядывая бутылку.
– Глупости! – авторитетно заявил Степан. – Я же не спился. Главное не напиваться до непотребства. А немножко, для раскрытия потенциала души, так сказать, можно. И даже не можно, а нужно. Ну, за тебя, моя прекрасная муза!
Начавшись в конце апреля, вся эта идиллия продлилась почти до середины августа.
Первый тревожный звоночек прозвенел, когда Степан перестал добавлять в ванну лепестки роз, а стихи в честь Ипатова стали рождаться всё реже и реже. Ипатов значения этому не придал, наоборот – обрадовался. Честно говоря, однообразная поэзия Степана успела ему порядком надоесть. А ванна с лепестками роз – это, конечно, романтично, но вот выгребать потом эти самые лепестки – занятие довольно муторное.
Но стихами и ванной дело не ограничилось. Степан сделался каким-то рассеянным и почему-то вдруг стал забывать покупать Ипатову вино. А Ипатов к вину за ужином привык и ужина без вина уже не представлял, так что приходилось ему самому заходить в магазин после работы.
Ну а затем и разговор откровенный состоялся. После очередного, как оказалось последнего, романтического ужина.
– Ромочка, ты уж прости меня. Это всё натура моя творческая. Я не со зла. Оно само так получилось… – Степан выглядел искренне расстроенным. – Влюбился я. Повстречал кое-кого.