Ипоходрик
Шрифт:
Ваничка. Нет еще. Маменька сначала хотела отпустить меня в военную, а теперь в штатскую отдает.
Михайло Иваныч. В штатскую? А что, вы боитесь вашей маменьки? Сечет она вас?
Ваничка (улыбаясь). Нет-с… как возможно-с! Я не дамся, да меня никто и не повалит: у нас папенька только строг, а маменька ничего, добрая-с.
Михайло Иваныч (показывая головой на ноги Ваничке). Что это какие узенькие
Ваничка. Дяденьки Никандра Семеныча портной – он хороший: в Петербурге учился!
Михайло Иваныч. Скверно же в Петербурге учат… Который вам год?
Ваничка. Двадцать второй.
Михайло Иваныч. Только еще… А давно вы бреетесь?
Ваничка. Уж два года-с. Усы так у меня еще на пятнадцатом году выросли; я их все палил да перочинным ножичком подбривал… Какие вы славные кольца пускаете.
Михайло Иваныч. А что?
Ваничка. Да так-с: хорошо. Я никак не могу выучиться… Вы умеете папиросы руками делать?
Михайло Иваныч. Нет, я не курю папирос – бабье кушанье! Я к трубке привык.
Ваничка. Ава охотой вы ходите?
Михайло Иваныч. Прежде ходил… А вы разве охотник?
Ваничка. Я нынче все лето ходил-с; мне дяденька Никандра Семеныч щенка легавого подарил трех месяцев; я его хочу сам учить, чтобы стойку знал; а то вон у нас дворовая Лапка только за белками ходит, а стойки ничего не знает – все спугивает-с!
Михайло Иваныч. Вы хорошо стреляете?
Ваничка. Не знаю; кажется, хорошо-с! Этта вот зайца так важно поддел; гоны четверы был от меня, так и срезал: все четыре лапки отшиб! Дичи нынче около нас очень мало стало-с! Полушубинские ребята всю перевели: им барин каждый месяц по фунту пороху выдает, чтобы только стреляли, даже в наше болото заходят: всех уток, подлецы, расшугали, – теперь ни одной нет!
Михайло Иваныч. Ну, а этак за женщинами вы тоже охотитесь – а?
Ваничка. Нет-с. За ними зачем охотиться?
Михайло Иваныч. А что же?
Ваничка (улыбаясь). Да так-с: они не утки!
Михайло Иваныч. Экая важность, что не утки. Но, может быть, они сами за вами охотятся?
Ваничка. Да-с, может быть, всяко случается… Сами-то вы охотитесь ли?
Михайло Иваныч. За женщинами? Грешный человек… любитель и мастер этого дела; только бы заметил где-нибудь, уж не уйдет.
Ваничка (смеясь). Я тоже-с!..
Михайло Иваныч. То есть, как этак: ловки тоже?
Ваничка (совсем уж смеясь). Да-с!.. Только у нас папенька очень этого не любит: что немного где заметит, тут же и приколотит!
Явление IV
Те же и Надежда Ивановна.
Надежда Ивановна (входя). Ах, Ваничка, давно ли ты здесь?
Ваничка (встает, кланяется и, сконфузясь, говорит). Маменька приказала вам кланяться и велела сказать, что вечером придет чай пить.
Надежда Ивановна. Я буду дома… (Обращаясь к брату.) Ты скоро пойдешь, Мишель?
Михайло Иваныч. Сию минуту-с! (Протягивая ей руку.) Оставляю тебя в приятном, но опасном обществе! Этот молодой человек сам мне признался, что он величайший стрелок на женщин, и потому я как брат советую тебе опасаться…
Ваничка (сконфузясь). Нет-с… А вы разве братец их?
Михайло Иваныч. Есть немного… с левого бока… Да хранит вас аллах! (Уходит.)
Явление V
Ваничка и Надежда Ивановна.
Несколько минут молчания, в продолжение которого Надежда Ивановна сидит задумавшись; а Ваничке очень хочется с ней заговорить, но он не находится.
Надежда Ивановна. Давно ты здесь, Ваничка?
Ваничка. Сегодня утром приехали-с!.. Я все просил маменьку, чтобы она сюда ехала.
Надежда Ивановна (смотря на Ваничку с некоторым лукавством). Зачем же тебе хотелось сюда?
Ваничка. Мне к вам хотелось.
Надежда Ивановна. Зачем ко мне?
Ваничка (конфузясь). Так-с, хотелось…
Надежда Ивановна. А остановились вы где?
Ваничка. У дедушки, у Николая Михайлыча.
Надежда Ивановна (стремительно). У Николая Михайлыча, у Дурнопечина?
Ваничка. Да-с!
Надежда Ивановна. Ах, я непременно в таком случае буду у Настасьи Кириловны! Скажите, что он постарел, обрюзг, поседел?
Ваничка. Нет, какое-с! Он все так прокуратит. Как приехали мы в первый-то день-с, так притворился, что умирает… Меня маменька даже за попом было послала, я прихожу назад, а дедушка сидит да ест; целую почесть индейку оплел… Я было, Надежда Ивановна, вам уток настрелял, да проклятые собаки и сожрали их. У нас ведь их никогда не кормят, все, чтоб сами промышляли, – вот они этак и промышляют.