Иринкино счастье
Шрифт:
Иринка с восторгом побежала раздеваться в переднюю и там очень гордо заявила кухарке, что она остается по просьбе молодого барина, который обещал вечером сам проводить ее домой, — пусть мама не беспокоится.
Когда Иринка минуту спустя вернулась обратно в комнату Левы, она застала его уже за письменным столом с какой-то книгой.
Мальчик опустил голову на руки и что-то серьезно, вполголоса твердил про себя. Иринка тихо уселась на ближайший стул, сложила руки и молча, не спуская глаз, следила за Левой. Некоторое время он продолжал читать, даже не замечая ее присутствия.
— Однако
Мальчик оглянулся.
— А, ты тут, а я и не слыхал, как ты вошла, что ты там делаешь в темноте? Иди же сюда, поближе к лампе!
— Я боялась мешать тебе! — робко проговорила Иринка, подходя к столу.
Ты мне не будешь мешать, садись вот тут, а я тебе дам картинки разглядывать.
— Нет, дай мне лучше бумагу и карандаш, я рисовать буду! А ты учись, учись, Лева, не теряй время, пожалуйста! — очень серьезно прибавила девочка, степенно усаживаясь за стол рядом с ним.
Мальчик положил перед нею несколько листов белой бумаги и сам очинил карандаш.
Иринка была чрезвычайно довольна, и когда часом позднее их пришли звать пить чай, то оба приятеля никак не ожидали, что уже так поздно; они и не заметили, как пролетело время, и Лева даже находил, что ему было гораздо веселее и приятнее учить уроки в присутствии Иринки.
— Вот как, и ты, Чернушка, явилась? — ласково улыбнулась ребенку Прасковья Андреевна, бабушка Левы, разливавшая чай у самовара. — Ну, садись, садись, гостьей будешь! Старушка очень любила девочку, которую знала еще грудным ребенком и не раз видела, навещая свою приятельницу Дарью Михайловну.
Но мать Левы, Надежда Григорьевна, слегка поморщилась и казалась недовольной:
— Не понимаю я, право, к чему это Дарья Михайловна посылает ребенка именно теперь, когда Лева так занят, ведь понятно, я думаю, что присутствие девочки может только мешать ему!
Она говорила по-французски, но чуткая Иринка сразу поняла, что речь идет о ней, и большими беспокойными глазами следила за говорившей.
— Разумеется, мешать! — подтвердила Лиза, сестра Левы, на год старше его, которой почему-то всегда доставляло удовольствие дразнить младшего брата.
— Пожалуйста, замолчи! — вспылил мальчик. — Нисколько, нисколько не мешает даже, Иринка будто муха, ее и не слыхать вовсе, а вот ты действительно мешаешь, когда то и дело врываешься ко мне по пустякам: то за книгой, то за чернилами — или начинаешь рядом в комнате петь свои цыганские романсы, да еще все время детонируешь и врешь!
Мальчик ушел к себе сильно раздосадованный; он даже второго стакана не допил.
В качестве младшего сына и любимца бабушки Лева считался баловнем в семье, и ему дозволялось очень многое, чего не разрешалось другим.
— Ну почему вы придираетесь к Левочке? — тотчас же недовольным тоном заметила Прасковья Андреевна. — Разве недостаточно, что ребенок весь исхудал и побледнел и целыми днями сидит за книгами? Что же тут такого, в самом деле, если ему доставляет удовольствие присутствие этой милой крошки? Не понимаю, право! — И старушка ласково наклонилась к девочке: — Иринушка, еще сухарик
Но девочка молча поцеловала бабушку и, также оставив недопитую чашку, быстро побежала вслед за Левой в его комнату; она боялась, что ее задержат за чаем, а потом, может быть, и вовсе больше не пустят к нему; за столом же у Субботиных Иринке было как-то не по себе: тут сидело столько чужих, посторонних людей — и все они, за исключением только бабушки, как ей казалось, холодно и недружелюбно смотрели на нее.
В седьмом часу Лева, как обещал, отправился провожать Иринку домой.
Вечер был морозный, но тихий.
Маленькие фонарики тускло горели на улицах, но сверху на них смотрело звездное небо, и луна ярко освещала снежную дорогу, по которой теперь весело и бодро шли за руку дети, как два товарища, отдыхавшие после дневной серьезной работы.
— Я не совсем еще окончила мою картину! — серьезно заявила Иринка. — Ты спрячь ее, пожалуйста, я как-нибудь опять приду и тогда дорисую ее!
— Да, непременно приходи! — так же серьезно соглашался мальчик. — Мне с тобою как-то веселее, да и полезно потом немножко пройтись, я тебя буду сам домой отводить, хорошо?
Иринка в знак согласия только тихонько пожала его руку, и дети условились встречаться теперь каждый день в определенный час.
Иринка будет приходить к Леве.
Однако на другой день мальчик напрасно прождал ее. Он уже с утра освободил для девочки целый угол письменного стола, придвинул к нему большое удобное кресло с высокой подушкой для сиденья, разложил ее неоконченную картину и снова отточил карандаш.
Но, увы, Иринка — не пришла!
В четвертом часу Леву позвали в столовую, мальчик вышел в комнату сильно не в духе и казался пасмурным и недовольным.
Как назло, за чаем у Субботиных сидели гости и, между прочим, Милочка с матерью, по-видимому уже давно ожидавшая случая поболтать с Левой.
Но Лева был положительно нелюбезен сегодня. Он уселся у самовара, поближе к бабушке, уткнулся в свой стакан и еле-еле отвечал на вопросы и шутки Милочки.
Надежда Григорьевна несколько раз строго взглянула на сына, но мальчик делал вид, что не замечает красноречивых взглядов матери, и продолжал по-прежнему упорно отворачиваться от гостьи.
Ему все время вспоминалось бедное пострадавшее ушко Чернушки, и румяная, хорошенькая Милочка была в эту минуту неимоверно противна Леве.
— Отчего это наш Левочка такой хмурый сидит? — кокетливо допытывалась Милочка.
— Его пассия изменила ему на сегодня! — громко расхохоталась Лиза, и они принялись смеяться и дразнить мальчика.
Лева сердито отодвинул стул и направился к себе.
— Куда ты? — закричала ему вслед бабушка.
— Голова болит! — коротко ответил мальчик. — Пойду пройдусь!
— Знаем мы, знаем, отчего у него вдруг так голова разболелась и куда он идет теперь! — смеялась Лиза, и Лева еще долго слышал за собою резкий голос сестры и насмешливое хихиканье Милочки, но мальчику было все равно; у него действительно немного болела голова, и он с удовольствием вышел на улицу.