Иркутск – Москва
Шрифт:
"Милостивый государь, Всеволод Федорович, Друг мой! Надеюсь, могу Вас так величать, поскольку не сомневаюсь в том, что серьезной обиды за резкость мою в Иркутске, на меня не держите. В чем, однако, считаю долгом своим объясниться. Дабы не имелось меж нами впредь недомолвок или любого непонимания, а Вы на будущее смогли бы с чистым сердцем извинять некоторую горячность, мне порою присущую.
Не скрою, известная история с ледоколами нашими новыми была для меня весьма неприятной. Однако, здраво рассудив, должен признать, что по ситуации Вы поступили в высшей степени логично и никоим образом не предосудительно. Ибо я был тогда всецело занят подготовкой военных мероприятий на Востоке, проект Дмитрия Ивановича, в целом, вполне для текущих задач
Сейчас для меня очевидна и оправданна поспешность с их строительством, как с точки зрения необходимости загрузки верфей крупными заказами при текущей неготовности последних к закладке линейных судов и крейсеров близкого им типа, которые не уступят новым судам Англии и Америки. Не говоря уже о неготовности таковых проектов, при отсутствии единого мнения у начальства морского и государственного на их счет. Некоторые мои идеи в этом смысле будут Вам ясны из чертежей и пояснительной записки, их передаст Вам Костенко. При этом, понятно, это идеи, наметки, но не окончательные решения. Буду с нетерпением ждать Вашего мнения, критики и предложений сразу по прибытии Вашем в Петербург.
Теперь — самое главное. Не сомневаюсь, Вы понимаете, друг мой, что получив от Вас ТУ информацию, я не имею права, ни человеческого, ни государственного, ни военного, ставить под сомнение доверительность наших личных отношений. Не исключаю, что в силу определенных недостатков характера, могу быть по ситуации резким. Пожалуйста, не взыщите строго, бремя ответственности никого не делает мягким и покладистым. Однако, я почувствовал, что Вы разгадали тогда несколько театральную резкость мою в вопросе о германцах. Тут нам также надобно объясниться, тем паче, ситуация не так проста, как может показаться. Поскольку она прямо связана задачами, что стоят перед Вами и мною в ближайшее время.
Согласитесь, но для нашего общего дела в период когда ни для Вас, ни для меня, нет еще полной ясности в том, что нас ожидает в столице, удобнее и правильнее было бы представить видимость наших отношений, как некоторую натянутость, даже отчужденность. Не сочтите меня коварным восточным деспотом или европейским интриганом, но пользительно-с нам будет узнать, что наушники говорят Вам про меня, а мне про Вас, почитая нас в ссоре или даже во вражде. Посему внешне сохранить видимость натянутости отношений наших, почту наилучшей тактикой. Если Вы согласны с этой идеей, просто не давайте мне о себе знать в первые сутки Вашего появления в Петербурге. Я доведу до Вас, как, через кого и где можно будет нам иметь тайную коммуникацию в нужный момент.
Далее. Обращаюсь к Вам с нижайшей просьбой. Я понимаю, что идея Ваша на счет образования Морского Генерального штаба правильна и своевременна. И в решительный момент я всецело Вас поддержу. Однако, очень прошу Вас каперанга Хлодовского в этих планах не учитывать. Его, как блистательного тактика, я похищаю у Вас для оперативного штаба Действующего флота. Думаю, всем нам это пойдет только на пользу. Для заглавных же ролей нашего будущего МГШ можно предложить ряд кандидатов, чье стратегическое и внешнеполитическое «зрение» имеет весьма широкий кругозор. Например: Безобразов, Григорович, Беклемишев и Гирс. При этом они не «кабинетные академики», а таковых Вам будут непременно сватать.
Что касается каперанга Гревеница. Прошу Вас подумать над моей идеей назначить его командиром Балтийского учебно-артиллерийского отряда. Понимаю, на барона у Вас также имеются свои виды, но мне представляется, что на этом
С надеждой на Ваше согласие с моими идеями и просьбой, в ожидании скорейшей нашей встречи,
С неизменным почтением и уважением, остаюсь искренне Ваш, Степан Макаров."
«Вот так вот. Как говорится, хотеть не вредно… Тактику на первое время СОМ предложил прекрасную, выигрышную, сам бы я до этого не додумался. Но чему удивляться? Когда он управлялся с Кронштадтом, жизнь многому научила, — Петрович аккуратно сложив пополам письмо Макарова, спрятал во внутренний карман тужурки, — Но грабитель же!.. Конечно, кадры решают все, а сам Степан Осипович — наш главный кадр. Поэтому деваться некуда, и шляхтича с бароном ему придется уступить. Только мы-то с кем тогда останемся, а? Что там чирикал Вадик про графа Гейдена?..»
Глава 4
Глава 4. Стальная лав стори
Литерный экспресс «Порт-Артур — Москва», 23–24 апреля 1905-го года
"Броненосцы. Линкоры… Ну, да. Ну, да… — Петрович улыбнулся, внимательно рассматривая аккуратно, с использованием цветных карандашей выполненные эскизы, находившиеся в переданном ему Костенко пакете, — Но это и вправду — что-то с чем-то…
"- Я обнял мачту, как любимую женщину.
— А Вы уверены, что это была мачта, а не газовый фонарь?.."
Конечно, я люблю это железо. Но совсем не так, как киногерой незабвенного Даля. Я люблю его трепетно и нежно. Лет, так, с семи, когда до женского пола мне еще и дела никакого не было. И буду любить его до последнего своего вздоха. С той, с самой первой картинки «Аскольда» во втором томе «Порт-Артура» Степанова. С потрепанной, зачитанной в детские годы моим отцом и его младшим братом книги Зиновия Перля «Рассказы о боевых кораблях» с иллюстрациями-картинами Константина Арцеулова. С блистательного Бориса Ливанова в роли героя Руднева на мостике аляповато загримированной под «Варяг» «Авроры». С щенячьего визга и восторга от книжки «Корабли — Герои» и потрясающей красоты фотографии броненосца «Слава» в ней: как со временем выяснилось, это была репродукция со стекла знаменитого француза Мариуса Бара из Тулона… Со страшного шока от откровения горя «Цусимы» Новикова-Прибоя. С первых Смирновских разворотов «Морской коллекции» в «Моделисте-конструкторе». С Вильсона и Корбетта. С трилогии Семенова. С открыток Апостоли. С мемуаров Тирпица и Шеера. И, наконец, с увесистого, сине-зеленого «кирпичика» — «На „Орле“ в Цусиме». От некоего В. П. Костенко…
Вот так вот, милый мой Владимир Полиэвктович. А ведь там ты сейчас не обедал бы с сыном кайзера, а в очередной раз проползал и протискивался через «шхеры» и заведования своего броненосца, идущего в строю Второй Тихоокеанской эскадры к Квельпарту… Ave, Caesar, morituri te salutant… И через пятьдесят лет после ее катастрофы, там ты написал бы шедевриальную книгу, исполненную сухой, инженерной точности и человеческого и гражданского душевного страдания. В том числе благодаря которой, сегодня я здесь.
С чем тебя и поздравляю… Ибо итог твоих литературных трудов таков: нет больше на твоем пути ни позорной Цусимской трагедии, ни японского плена, ни ждавшего там твою юную, смятенную душу растления хитрой польско-американской пропагандой. Нет на нем лагерей, голода блокады. А еще — нет и, я надеюсь, никогда не будет необходимости применять твой великий талант и трудовую одержимость к постройке супер-верфи для супер-линкоров… у полярного круга. Здесь и сейчас у России хватит для такого дела более пристойных мест. Здесь и сейчас у нее есть флот. Здесь и сейчас у нее есть Империя, способная дать русскому народу не только достойное «место под Солнцем», но и готовая его, место это, свято хранить от любых внешних и внутренних поползновений и напастей, рачительно, планомерно обустраивая.