Ирландский обет

Джеймс М. Р.

— Потому что он думает, что я не справлюсь с этим?

— Потому что он хотел дать тебе время разобраться со всем остальным, прежде чем он обрушит это на тебя. Возможно, он не планировал доводить это до конца…

Но даже когда София говорит это, на лице у нее появляется сомнение, и я чувствую, как мое сердце замирает. Я знаю, что она пытается поднять мне настроение, и ее присутствие здесь помогает, по крайней мере, немного. Я знаю, что на самом деле ничто не может это исправить, кроме того, что я услышу, как Лиам говорит мне правду. И даже тогда я не могу отделаться от мысли, что, возможно,

на этот раз мы столкнулись с чем-то, что невозможно исправить.

3

ЛИАМ

Когда я прихожу домой, у меня появляется дурное предчувствие еще до того, как я выхожу из самолета. Всю неделю мои сообщения и звонки с Анной были короткими и по существу, и, хотя я списывал это на то, что она скучает по мне и борется с одиночеством, я не могу избавиться от ощущения, что происходит что-то еще.

Мне не становится легче от того, что я также ничего не слышал о Сирше. Обычно я был бы рад, что мне не нужно было звонить ей, но явное отсутствие даже текстового сообщения заставило меня более чем немного обеспокоиться. Это заставляет меня чувствовать, что пока меня не было, произошло что-то, о чем я не знаю, и это выбивает меня из колеи еще больше.

Когда я переступаю порог пентхауса, мои подозрения о том, что что-то не так, мгновенно подтверждаются. На кухне беспорядок, несколько тарелок в раковине, вещи разбросаны по столешницам, в гостиной все то же самое. По дивану и на полу в беспорядке разбросаны подушки, пара одеял наполовину на диване, наполовину с него. Это не совсем грязно, и я знаю, что есть еще один день до того, как горничная придет с визитом. Тем не менее, я всегда поддерживал порядок в доме между двухразовыми визитами, и я видел, как Ана пыталась делать то же самое. Я предполагал, что у нее те же склонности к опрятности, что и у меня. Но по сравнению с тем, как это обычно бывает, квартира немного в беспорядке. Это мгновенно насторожило меня.

— Ана? — Я зову ее по имени, мой желудок сжимается от беспокойства. Я не хотел оставлять ее, особенно после звонков Александра. Я боялся, что произойдет что-то подобное, что она снова впадет в депрессию, когда здесь никого не будет. — Ана?

Новый страх охватывает меня, когда я иду по коридору к ее комнате… Александр нашел ее и забрал? Может он подкараулил ее, когда она выходила из дома, направляясь на одну из своих встреч, или обошел мою охрану, каким-то образом проник внутрь и забрал ее. Но если бы произошло последнее, я бы уже был уведомлен…

— Ана! — Я толкаю дверь в ее спальню и вижу ее там, она сидит на кровати, завернувшись в одеяло, и вяло листает свой телефон.

Мое первое инстинктивное чувство — облегчение. Оно охватывает меня, прохладное и ясное, в тот момент, когда я вижу, что она в безопасности и все еще здесь. А затем наступает разочарование.

Я вижу, что, несмотря на наше соглашение, она не заботилась о себе. Ее волосы растрепаны вокруг лица, и она выглядит так, как будто немного похудела за последнюю неделю. Это, в сочетании с состоянием пентхауса, практически подтверждает мои опасения, что она вернулась в очередную депрессивную спираль.

— Ана, — я снова произношу ее имя, и на этот раз она поднимает взгляд, ее голубые глаза безучастны.

— Лиам. — То, как она произносит мое имя, совсем не похоже на то, как я представлял, что она встретит меня, когда я всю прошлую неделю с нетерпением думал о возвращении домой, к ней. Ее голос звучит устало, даже грустно. В нем нет ничего такого, чего я ожидал.

— Что происходит? — Я захожу в комнату, закрывая за собой дверь. — Я почти ничего не слышал о тебе всю неделю. В квартире беспорядок, а ты выглядишь так, словно несколько дней не мыла голову и не ела, ты ходила на сеансы?

— Конечно. — Ана возвращается к своему телефону, и я чувствую, как что-то сжимается внутри меня, что-то почти злое.

— Анастасия. — Я никогда не использую ее полное имя, но оно слетает с моих губ так же легко, как сокращенная версия, к которой я привык в моем нынешнем настроении. — Посмотри на меня.

Ее челюсть сжимается, но она продолжает прокручивать страницу.

— Положи свой гребаный телефон и посмотри на меня.

Она резко поднимает голову, и она, наконец, делает это, роняя телефон на кровать и еще немного выпрямляясь.

— Ты не можешь так со мной разговаривать, — говорит она, плотно сжимая губы. — Ты никогда так со мной не разговариваешь.

— Если это то, что будет происходить, каждый раз, когда я уезжаю на неделю, возможно, мне следует это сделать. — Я засовываю руки в карманы брюк, пытаясь побороть быстро растущее разочарование. — Что, черт возьми, происходит? Ты никогда так себя не вела с тех пор, как я тебя знаю, и я знаю, что ты лжешь мне о назначенных встречах. У нас было соглашение, Ана… я буду обеспечивать тебя и дам тебе место для проживания столько, сколько тебе будет нужно, а ты будешь заботиться о себе, ходить на встречи, которые я назначил для тебя, за которые я плачу блядь, ради Бога. — Я провожу рукой по волосам, разочарованно вздыхая. — Я говорю как твой гребаный отец. Это не наши отношения, Ана, так какого черта…

— Может быть, мне больше не нужна твоя благотворительность. — Она сбрасывает одеяло, поворачиваясь так, что ее ноги свисают с кровати. Несмотря на то, что сейчас день, она все еще одета в пижамные штаны и майку, последняя из которых очень мало скрывает то, как ее соски прижимаются к тонкой ткани. После недели, проведенной вдали от нее, это трудно игнорировать. Но сейчас явно не время для этого.

— Моя… благотворительность? — Я моргаю, глядя на нее. — Это не благотворительность, ты же знаешь, Ана. Ты мне небезразлична, я люблю тебя, так какого черта тебе это взбрело в голову?

— Не что, — бормочет она, отказываясь смотреть на меня. — Кто.

Что-то пронзает меня при этом, щемящее чувство тревоги, которое предупреждает меня, что что бы ни произошло в мое отсутствие, что бы ни должно произойти сейчас, к добру это не приведет. Но ничего не остается, как продолжать двигаться вперед и выяснять.

— Что ты имеешь в виду… кто? — Ана, о чем ты говоришь? — Я делаю пару шагов вглубь комнаты. Она наконец поднимает на меня обвиняющий взгляд голубых глаз, блестящих от едва сдерживаемых слез.