Ирландский спаситель
Шрифт:
— Как твои ножки, куколка? — Внезапно спрашивает Александр, словно читая мои мысли. Я замолкаю, бросая на него взгляд и гадая, насколько честно мне следует ответить.
— С ними все в порядке, — наконец нерешительно говорю я. — Немного побаливают. Давно я ими так часто не пользовалась. Но в целом я чувствую себя лучше, чем когда-либо. — Это правда, даже несмотря на мою вспышку гнева и реакцию Александра.
— Это Париж, — говорит Александр с усмешкой. — Хороший сон и свежий воздух творят чудеса с человеком. Конечно, здесь не так хорошо, как в сельской местности, но даже здесь можно залечить множество ран.
Множество ран. Я на мгновение
— Я думаю, у тебя их очень много, маленькая куколка — мягко говорит он. — Но это не значит, что ты не сможешь по-прежнему вести хорошую и счастливую жизнь, если постараешься.
Что думаешь по поводу того, что я принадлежу тебе? Я хочу спросить, но не спрашиваю. Я помню его раздражение моими эмоциями ранее, и я не хочу портить его приятное отношение сейчас. Несмотря на то, что ранее мое настроение слегка испортилось, мне все равно приятно прогуливаться по фермерскому рынку, Александр ведет меня, останавливаясь у прилавка за прилавком, покупая товары и складывая их в тканевую сумку, которую он дал мне для переноски. Он покупает свежие яйца и разнообразные овощи, фрукты и сыр, а также багет длиной с мою руку, который так пахнет дрожжами и тестом, что я готова расплакаться.
У Алексея я думала, что есть шанс, что я никогда больше не испытаю ничего подобного. Еще до Алексея, когда Франко уничтожил мои ноги, я задавалась вопросом, почувствую ли я когда-нибудь хотя бы проблеск чего-то, что снова принесет мне счастье. Когда я встретила Лиама, вернее его глаза встретились с моими, и он поцеловал мне руку, это был первый реальный раз, когда я почувствовала это с тех пор, как Франко похитил меня.
Тот день в саду был вторым.
Воспоминание вызывает у меня прилив удовольствия, моя кожа горит, когда я вспоминаю, как он смотрел на меня, как его глаза загорелись интересом и…притяжением? Я не смела думать, что кого-то вроде него действительно что-то могло привлечь во мне, не в этой моей версии, но то, что я увидела на его лице, говорило о чем-то другом.
Я отгоняю эти мысли, когда мы покидаем фермерский рынок. Кажется неправильным думать о Лиаме, когда мы гуляем с Александром, как будто я предаю того или другого, и я не уверена, кого именно. Я едва знаю обоих мужчин, и я принадлежу одному из них. О другом, я знаю, думать бесполезно. Сейчас он за полмира от меня, и я уверена, что он сдался. Он вернулся в Бостон, и если он вообще думает обо мне, то, конечно, не с чем иным, как с жалостью. Последнее обжигает, заставляя мою грудь болеть. Жалость — это не то, чего я бы хотела от него. Но думать о чем-то другом нелепо. Просто глупая надежда, и в конце концов мне будет еще больнее.
Александр ведет меня в маленькое уличное кафе, и когда мы останавливаемся у одного из столиков, я с удивлением понимаю, что там уже сидит женщина. Она выглядит типично француженкой, высокой и худощавой, как модель, с темными волосами, подстриженными под стильное каре, в больших солнцезащитных очках, в узких джинсах и полосатой футболке с идеально нанесенной красной помадой, часть которой осталась на кончике сигареты, которую она лениво курит. Перед ней маленькая чашечка кофе и пирожное, и ей требуется мгновение, чтобы увидеть нас. В тот момент, когда она это делает, я вижу разницу в языке ее тела, когда она встает, переходя от расслабленного и небрежного к внимательному.
— Александр! — Кричит она с сильным французским акцентом, ее голос ласкает слоги его имени так нежно, как любовника. — Дорогой мой, я так
— На с тобой, Иветт. Никогда. — Он улыбается, но это более натянуто, чем улыбка на ее лице, более сдержанно. Тем не менее, он тянется к ней, заключая в объятия. Когда она целует его в обе щеки, задерживаясь чуть дольше, чем строго необходимо, я чувствую странную вспышку ревности.
Я чувствовала себя прелестно в шелковом платье, в которое он меня одел, с распущенными волосами, даже с розовым лицом и слегка опухшими от слез глазами. Но сейчас, рядом с этой элегантной женщиной, я чувствую себя молодой и немодной, неуместной. Она выглядит как воплощение французской красоты, хладнокровной и классической, собранной без особых усилий. Было время, когда я, возможно, чувствовала то же самое, обычно, когда я была в костюме балерины, готовая выйти на сцену. Но я не чувствовала себя так уже очень давно, а рядом с Иветт я чувствую себя еще хуже.
— Ты отменял встречу со мной более одного раза, — говорит она, дразняще погрозив пальцем. — Но сегодня прекрасный день, и ты здесь, так что давай насладимся этим, да? У меня уже есть кофе, я попрошу официанта принести еще.
Александр выдвигает для меня стул, и только тогда Иветт, кажется, замечает мое присутствие. Ее нос слегка морщится, когда она оглядывает меня с ног до головы.
— Это твой питомец? — Легко спрашивает она, ухмыляясь. — Я не знала, что ты завел нового, Александр.
Нового? Что-то в этом глубоко врезается, страхи, которые у меня были перед тем, как снова восстать. Я думаю о женской одежде, таинственным образом обнаруженной в его квартире, о том, как он без особых усилий был готов принять меня там, и я снова чувствую скручивающее беспокойство в животе. Если были другие, где они сейчас? Может быть, она просто имеет в виду настоящее домашнее животное, например, собаку или кошку. Это было бы бесчеловечно, но это менее пугающий вариант, чем мысль о том, что я просто еще одна в череде девушек, находящихся во владении Александра, ни одной из которых сейчас там нет.
Александр прищуривается, глядя на нее, и Иветт деликатно фыркает, занимая свое место, в то время как мы с Александром садимся.
— Я не хотела причинить никакого вреда, — настаивает она, оглядываясь на меня. — Она симпатичная малышка. Я думаю, тебе следует надеть на нее ошейник и поводок, чтобы она не убежала. Здесь, в таком состоянии, она может убежать в любую секунду. — Она затягивается сигаретой, выпуская дым и постукивая по ней длинным наманикюренным ногтем.
— Она не убежит, — Александр говорит это с такой абсолютной уверенностью, что это поражает меня, как будто он подумал об этом в свое время и решил, что мое бегство не было чем-то, о чем ему нужно беспокоиться.
Хотя, честно говоря, это не так. Я уже прокрутила это в своей голове, я не очень хорошо говорю на языке, у меня нет денег и нет возможности с кем-либо связаться. Попытка сбежать либо приведет к тому, что меня похитит кто-то гораздо худший, либо разозлит Александра, положив конец моему времени комфорта и относительной непринужденности в его доме. Я не сомневаюсь, что он мог бы сделать мне намного хуже, если бы захотел. И слова Иветт заставляют меня вздрогнуть. Ошейник и поводок. Если были другие девушки, обращался ли он с ними подобным образом? Это мое будущее, если я его ослушаюсь? От одной только мысли мне хочется схватиться за шею, мое горло сжимается, как будто вокруг него уже что-то есть.