Ирод Великий

Андреева Юлия Игоревна

Собираясь в Александриум, я не имел возможности сколько-нибудь долго разговаривать с допрошенной прислугой, и единственное, что удалось выяснить, была нелепая информация о том, будто бы стража обыскала все комнаты, кухонные помещения и кладовки с целью обнаружить небольшой запечатанный кувшин с медом. Зачем?

Впрочем, как учил нас учитель, информация может быть ложной, но она не бывает ненужной. Поэтому я на всякий случай сделал себе заметочку на счет меда, и тот час забыл о нем.

Куда интереснее представлялась личность повешенного, им оказался египтянин. Не тот, которого я видел на балконе, последний был взят из египетской Александрии

как лекарь, но ни кого не лечил, ни чего не советовал, а только возился в своей каморке с эликсирами и порошками, да полировал коллекцию ножей, трубочек и прочих медицинских приспособлений неведомого мне назначения.

В тот же день уже в Александриуме совершенно случайно для себя, я нос к носу столкнулся с прислужницей Саломеи Бат-шева, которая кинулась ко мне в ноги, моля немедленно следовать к госпоже. Оказывается Саломея уже три дня как находится при Ироде, вызванная в невероятной спешке. Нехорошее предчувствие зашевелилось клубком змей, но я не выдал себя, и, оправив тунику, пошел вслед за грузной фигурой Бат-шева.

Саломея сидела на покрытом золотой материей топчане со множеством расшитых гладью подушек, маленькая словно девочка, с непокрытой головой и множеством рассыпанных по спине золотых кудряшек. Наверное, специально распустила волосы, чтобы меня соблазнить, чтобы ум потерял, чтобы восхитился прелестью любимой своей:

«Кобылице моей в колеснице фараоновой я уподобил тебя, возлюбленная моя. Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях; Золотые подвески мы сделаем тебе с серебряными блестками» [101] .

Вообще-то иудейке не пристало показываться перед кем-либо с непокрытой головой. Но дома можно. С мужем – можно. А я… не смотря на явную помеху – Костобара. Я и был настоящим мужем моей прекрасной Саломеи.

«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные».

101

Из книги «Песнь песней Соломона».

Саломея подняла на меня заплаканное личико, чуть припухший носик, капельки на рыжих ресницах, веснушки. Есть женщины, чьи лица во время плача противно краснеют и распухают, так что невозможно смотреть без отвращения. Прекрасное личико моей возлюбленной сияло бриллиантами. О, ты прекрасна, возлюбленная моя! Ты прекрасна!

«О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас – зелень»;

– зашептала мне в ответ царевна стихи царя Шлома. «Кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы»…

Когда мы сумели оторваться друг от друга, Саломея какое-то время тяжело дышала, подложив под голову белоснежную руку, я целовал ее плечи, шею, руки… потянулся к кувшину за вином. И тут она снова залилась слезами, да так, словно вдруг ей сделалось невыносимо больно.

– Она, она поклялась убить меня! Она прокляла меня! – Рыдала Саломея, тычась личиком в подушку.

– Да, кто убьет? Кто проклял?! – Я обнял Саломею. Обескураженным этим новым ливнем. – О ком ты, родная?

–

Она – старуха, проклятая Хасмонейка. Выперлась мне сегодня поперек дороги, да и плюнула прямо на золотые туфли расшитые бисером. Красивые такие, мне рабыня расшивала. В ее народе правда еще и подошву выплетают из бусин, но это потому что они из седла не спускаются, живут, ногами земли родной не касаясь. Цельный месяц цветы да птиц вышивала, а старуха возьми да плюнь! Ненавижу ее! – Она ударила кулаком по подушке. – Весь род их ненавижу, хасмонейский. У-у-у плесень! Уродищи! А еще Костобар с ними дружит.

– Ну, плюнула – тоже мне большое дело!

– Так она же еще и прокляла. А то, что плюнула – так я теперь по приговору Синедриона их не надену. Слюна Хасмонейки – сущий яд! Уж лучше я их теперь подарю кому…

Я откинулся на подушки, какое-то время, изучая расписной потолок. Ирод повелел украсить его павлинами и львами. Не очень-то удачное сочетание на мой взгляд. Впрочем, если исходить из логики львов, то, в павлиньем рае прожить вполне реально. Но каково павлинам!..

– Стоп. Что ты сказала по поводу дружбы Костобара с Хасмонеями? Это может быть интересным.

– Это действительно интересно, и я даже думала, как-нибудь использовать в дальнейшем, – увлеченная разговором Саломея позабыла на время о своих обидах, – в общем, мой брат Ирод повелел Костобару истребить всех Хасмонеев, сколько их не окажется перед ним. Всех – ну, кроме совсем старых.

– То есть, тех, кто может произвести потомство. – На всякий случай уточнил я, накручивая на палец золотой локон.

– Ага. Точно так. Впрочем, девочек пока почти не трогали, а мальчиков всех вырезали под корень. – Она рубанула ребром ладони воздух, показывая, как это бывает, когда под корень, и видно осталась довольной своей демонстрацией. – Так и было доложено Ироду. А потом, живем это мы, живем с Костобаром. И вдруг посланец тайный посреди ночи. То да се. В общем, выяснила я, что не всех Хасмонеев Костобарушка мой уничтожил. Пожалел двоих сыночков своего давнего дружка Хасмонея Бабы, на сестре которого его же родный брат женат был лет десять назад. Самого Бабы давно уже нет, а сыновей его Костобар по старой дружбе от стражи увел, и в своем идумейском доме в Петре спрятал. Для них лучшие одежды, изысканные блюда, учителей приставил, даже блудниц оплачивал, чтобы юноши мужчинами стали. А как же – царевичи!

Да, что-что, а Саломея умела удивить по-настоящему. Получается, что она даже Костобара давно уже за яйца держит, выдал ей, небось, тайну по альковному делу, а теперь точно рыба на лесе. Сильна! С другой стороны, теперь я тоже владел этой тайной, а значит, вполне мог, если что надавить на иродова дружка.

– Она – Александра тогда засылала ко мне шпиона, и прекрасно знает, что мы любовники. А отсюда один шаг до того, чтобы догадаться, что мои дети не от Иосифа, а стало быть – незаконнорожденны.

– Ирод эту притчу, поди, тоже слышал, и прикидывал что к чему, – я обнял Саломею, поглаживая ее пониже спины, – уверен, он тоже размышлял об этом, но ничего ведь не сделал. Выдал тебя замуж за своего давнего приятеля, но детей и меня пощадил. А стало быть, не станет вредить и впредь. Наши дети – его племянники. И для Ирода самое главное, что они от тебя – его красавицы сестры, а уж кто отец… – я махнул рукой, давая понять, насколько царя не должны волновать подобные мелочи.

– Это тогда он забыл, а что коли новые улики? Что, коли и тебя и меня он прикажет кнутом бить, пальцы ломать, каленым железом прижигать?