Ирод Великий
Шрифт:
Вообще, вот все говорят, что Ирод был тираном и кровожадным чудовищем. Мол, велел задушить свою жену царицу, казнил их совместных сыновей. Лично я не считаю его таким уж зверем. Что до жены, то Ирод не без основания подозревал ее в измене. А в Иудее неверных жен во все времена забивали на улицах камнями, так что можно сказать, легко отделалась. Что же до сыновей… то тут, и я, что уж греха таить постарался, и Саломея золотую ручку приложила, так что…
Я говорю о другом, вскоре после последнего скандала между братьями и отъезда Фероры в его тетрархию, Ирод впервые серьезно заболел. Его тело покрылось нарывами, которые то и дело лопались, заливая постель кровью и гноем, горло обложило до такой степени, что несчастный с трудом мог произносить слова. Все считали его живым покойником, Антипатру доложили в Рим о смертельной болезни отца. В эту пору, изнемогая от боли, Ирод посылал и посылал за братом, умоляя его явиться попрощаться с ним и получить последние распоряжения – воля умирающего – закон. Но Ферора был верен своей клятве, и отказался посетить страдающего брата.
Глава 36
– … Александр и Аристобул… сейчас… только что… Саломея, за что?!
Я подскочил к царскому ложу, опустившись на колени, потрогал лоб умирающего. Жар. Бред.
– …Александр. Я не избавился от этого отцеубийцы, меня предали, Квинт, предали…
– Кто предал тебя? – Я отыскал глазами кувшин и налил в чашку, по привычке, пригубив ее первым.
В углу зашевелилась тень. Должно быть, служанка… я не стал разглядывать, помогая царю приподнять голову. Он сделал пару судорожных глотков, снова повалившись на подушки.
– О, дети, дети мои! Александр… – из груди Ирода вылетел приглушенный стон, – они предали меня. Сказали будто бы Александр мертв, а он приходил сегодня ко мне с мечом. Он жив – говорю я тебе, как и его мать, которая только что стояла здесь же, где теперь ты. Я давно простил ее измену, ее вероломство, а она нет. Не хочет возвращаться царицей, а я специально после нее ни одну из своих жен не ставил царицей. Для нее паскуды место берег, украшения ее, одно к другому, ждут хозяйку. Может и роздал кое что, Дорида потаскала, но да побрякушки все это, шелуха.
Мариамна – она и без цацек царица, навсегда царица…
– Мариамна мертва. Аристобул с Александром тоже.
Подошедшая служанка подала мне намоченную в ароматной уксусной воде тряпку и я протер Ироду лицо.
– Они мертвы, великий царь. Да усладятся медом их души.
– Медом? – Ирод скрипуче засмеялся, – сказал, медом. Бедная моя Мариамна. Купание в меду, в золотом аду… не пошли ей в прок. Врали египетские свиньи, что красота царицы не пострадает, и будет вечной. Видел бы ты друг Квинт… Старый друг. Я знал, что Саломея солгала мне. Знал, и все равно отдал приказ умертвить мою царицу. Потому что так любил ее, так… невозможно, нечеловечески любил! Человек не может вот так, царь не имеет права. Ради нее я мог сравнять с землей, а затем заново отстроить свое царство. Она была госпожой Иудеей. Я был весь полон ей, я принадлежал ей, а она…
Золотые ткани тонкие, браслеты, ожерелья, диадемы, кольца, перстни. Я ведь не умею сочинять стихов, пишу только воспоминания, возвожу крепости…
Золотая патока, мед, сладкий запах. У нее был сладкий запах при жизни, и после смерти она стала еще слаще…
Я не мог наказать свою собственную сестренку, малышку Саломею, которую поклялся защищать. Хоть она во всем и виновата. Золотом шитое платье, черный покров тайны. Я сам во всем виноват, моя сестра… ш-ш-ш, – Ирод поднес палец к губам и вдруг не удержался и запечатал себе рот звонким шлепком.
Какое-то время я слышал лишь стоны.
– Я мог не слушать. Я царь, а не глупый мул, которого водит за веревку хитрая золотая девочка. А ведь Саломея золотая, сестренка моя неразумная. Я и только я убил Мариамну. Думал, что тогда любовь перестанет проделывать со мной свои штуки и я освобожусь. Как же… Ты помнишь, друг Квинт, в Аскалоне ты уступил мне девушку?
Я напрягся.
– Не помнишь. Ты нашел ее в пустыни, и затем… – Ирод зашелся в скрипучем кашле, и я снова взял тряпку, обтирать ему лицо.
– Помню, великий царь.
– Ее имя было Абаль. И я очень виноват перед тобой, перед ней, перед вами. Я забрал у тебя рабыню, потому что она была хороша, и я подумал, что развлекусь с ней в Аскалоне, но… тогда я был женат на Дориде, на Идумее, и мечтал о госпоже Иудее. Абаль пошла за мной и возлегла тихая, покорная. Только глаза ее были красны. Тогда я думал, что любая женщина может стать моей. Только Абаль была не со мной. Она все время думала о тебе, потому что любила тебя и мечтала, что когда я наиграюсь с ней, ты примешь ее назад. Так же и Мариамна. Она оскорбляла меня своей молчаливой покорностью и постоянно изменяла мне в мыслях. Госпожа Иудея жаждала других любовников, другого мужа. Она плакала о временах Хасмонеев и умирала от отвращения в объятиях простого Идумея. Моя мать была царского рода, мой дед из семьи вождей Идумеи. Но все это ничто в сравнении с ее родом – родом царицы Мариамны, царицы Иудеи.
И я убил Мариамну, задушил свою царицу. Единственную из женщин.
И Абаль – простую рабыню мечтавшую вырваться из моих объятий, чтобы оказаться в твоих. Я не мог перенести такого унижения. Я избавил ее от себя, как она и того желала, но вместо тебя, ее ждали другие. Я справлялся потом о ее жизни, о своей подлости. Узнавал, смаковал, ужасался. Какое-то время я тешил себя мыслью, что отомстил гордячке, но на самом деле я всегда знал, что совершил гнусность. Поэтому, когда мне донесли о твоей связи с Саломеей, и когда я увидел ее счастливое личико, я не посмел… я просто не мог подменить ее радость горем. И даже потом, когда вы были так неосторожны, что… тогда я решил наказать Саломею, наказать всех тех, кто завидовал и ненавидел мою царицу. Но месть моя была особой, месть моя была изысканным блюдом для меня одного.
Помню, как, уже послав лакомство сестре, я сидел в Антонии, забившись в угол рядом с ее гробом. Потирая от удовольствия ладони, а потом, стуча зубами от страха. Вдруг подумалось, что приставленный к царице египтянин соврал, Саломея отравилась и…
Несколько раз я порывался послать гонцов в Хеврон, или даже броситься к ней сам. Но я только плакал, только уговаривал себя, что если сестра отравилась медом, то я уже все равно ничего не смогу поделать.
А потом, я вдруг испугался, что когда Саломея умрет от трупного яда, обвинят меня. Я же в открытую послал ей эти кувшины.
Потом я бросился к саркофагу, и зачерпывая ладонями пил сам…
Я пил мед, и мне казалось, что я открыл тайну жизни. Из золотого омута на меня смотрела царица, и я хотел выпить весь-весь мед, всю-всю смерть, чтобы она снова была живой. Она уже дышала и поднималась навстречу моим мольбам, моим губам! Она… – Ирод заплакал. – Саломея не умерла. Возможно, она и не пригубила меда, сочтя мой подарок подозрительным, а я…
Как видишь, я тоже не помер, а Мариамна, моя царица… не ожила.
<