Исаакские саги
Шрифт:
Тут уж до врагов рукой подать. Люди думают о других плохо, насколько плохи сами. Сам — мера оценки другого. И начинаешь бороться. И в любом случае, с кем подерешься, от того и наберешься. Лучше не бороться, а самому ухудшиться заранее. О великий и могучий круг порочный!
Что нам говорят великие о подобных ситуациях? Великие! Они-то говорят, да ведь самим думать надо.
Помню благодетельность семинаров по марксизму-ленинизму на первых курсах института. Поручили мне доклад о вульгарном материализме. Я начитался всякого и начетнически
«Ну, а сам-то, что думаешь по поводу мысли и мочи? — Я, было, начал поминать Энгельса, Ленина… Но он перебил — Ну да. Но сам, что думаешь?»
А ведь, действительно, — ни одной собственной мысли. Только великих повторял. Авторитеты! Эх, не случайно нынче воровские руководители называются «авторитетами». С тех пор и боюсь великих, уразумев благо тех семинаров. А, пожалуй, и до сих пор сам думать толком не научился. Трудно. Часто решают эмоции… А додуматься!.. Авторитеты мешают.
Вот какой сумбур в голове после обычной еженедельной конференции завов.
Да вот же не после обычной… необычной.
— Борис Иссакыч, вы не заняты? Можно оторвать на пяток минут?
Коллега из другого отделения. Моложав, невысок, приятной доброжелательной внешностью располагает к себе. Плутоватые глаза лишь увеличивают тотчас возникающую благосклонность.
— Заходите, заходите. Рад вас видеть. Не часто вы покидаете свое отделение. Что привело к нам? Беда ль какая иль нужда?
— Да так, поговорить, покумекать.
— О делах больничных, отделения или нечто более глобальное? Скажем, о судьбах родины?
— Нет уж, так глубоко к жизненным корням меня не тянет. Мне бы местные проблемы понять, больничные.
— А для меня и это уже проблема глобальная. Один больной, одно отделение. Мое. Шире я мыслить не умею.
— Скромность паче гордости, Барсакыч. Дело в том, что, в свете сегодняшней речи начальства и, вообще, общей ситуации, надо нам насчет платности и коммерции какие-нибудь придумки накидать. На простой хирургии в нашей скоропомощной больнице не подкалымишь. Еще лично для себя каждый что-то может урвать, а так, чтоб планомерно, постоянно, для больницы…
— И есть идеи?
— Как вы смотрите, если часть вашего отделения сделать абсолютно платной? Подремонтировать палаты, отдельное белье, еда другая?
— А кто пойдет в обычную больницу для обычной хирургии без всяких особых фокусов, модных ша-манств или иных придумок, как вы говорите?
— Вот то-то и оно! Ваша хирургия — это спасение жизни, убережение от инвалидности. А то и рождение инвалидности ради сохранения жизни. А
— Поподробнее. Может и разумеется, да я не разумею.
— Ну, скажем, косметические операции. Или, например, по поводу импотенции какие пособия. Или вот, улучшение фигуры — борьба с лишним жиром.
— Ну, в принципе, это не плохо, но только для этого нужно отдельное отделение. Нельзя в ущерб необходимости. Для удовлетворения личных потребностей надо дорасти. Сначала надо на современном уровне, как в цивилизованных странах, наладить хирургию помощи жизни, удалению болей, помочь существованию. А уж потом комфортному существованию. Чего думать об омарах, когда и хлеба еще нет. Наше отделение, больница еще не доросла. Впрочем, если найдете помещение… Но не мое отделение.
— Барсакыч, надо выходить на мировой уровень. Надо улучшать качество жизни.
— Через пропасть не прыгать надо в два прыжка, а строить мост. А это время, конечно. Спасая сегодня ноги от гангрен и болей, ликвидируя приступы холецистита, раки-шмаки всякие — это не улучшение качества жизни? Строим мост.
— Это крайняя необходимость. Для жизни и работы. А я предлагаю только для улучшения личной жизни.
— Да все так. Я и сам говорил всегда, что личность начинается с удовлетворения прихотей.
— Ну, так…
— И личное должно быть выше общественного…
Чтоб быть личностью деньги нужны. Прихоти без богатств не рождаются.
— Ну! Так вы тоже самое…
— Но не за счет необходимого. Отделение должно остаться. Вся наша жизнь в мои годы, во всяком случае, беспрерывная тришкинизация.
— Это что?
— Кафтаны Тришкины делаем. Здесь отнимем — сюда подкинем, здесь обнажим — тут залатаем. Да откуда деньги мы наберем на такое отделение?
— Найти надо крутых спонсоров. А мы быстро оправдаем. Таких нуждающихся много.
— Надо, чтоб такие нуждающиеся при больших деньгах были. Нет денег — нет и нужд. Скажем, прихотливых нужд.
— Набегут. Если разрешили личное — появятся и деньги.
— Все связано.
— Пожалуйста. Я поддержу вас. Вернее, не буду роптать из своего угла, но ищите помещение. Как это? Жентельменов до хера — местов нет.
— Значит, у вас такие палаты не выделим?
— Нет. Я антитришкинист. Да и не мне старому хирургу переучиваться на новые операции. Не потяну.
— Ну, уж!
— Сейчас корифеи старые не нужны. Раньше руки и голова играли большую роль. А теперь медицина, а особливо хирургия в значительной степени технологическая, аппаратная.
— Что вы имеете в виду?
— Раньше думали у кого оперироваться. Теперь же — где оперироваться. Где современные аппараты, новейшие инструменты, хорошие нитки с иголками.
Резать и шить умеют, а вот, как появились атравматические нитки-иголки — результаты у тех же хирургов стали лучше.
— Ну, так прогресс же.