Исцеление
Шрифт:
Наконец, «хонда» выехала, чиркнув, правда, зеркалом о чей-то бок, но Паша и без того слишком долго ждал, чтобы теперь начать бороться за справедливость. Позволил нарушительнице уехать и, лихо заполнив пробел между двумя внедорожниками, выскочил из машины. Макариха семенила следом, едва поспевая на своих шпильках за его широким шагом.
И все бы ничего, но у домофона уже торчала Ника, нервно тыкая пальцем в одну из кнопок. Увидев Пашу, а затем и Лену, она замерла, окинула их взглядом, красноречиво подняла брови, но так ничего и не сказала.
— Что
— Откуда мне знать… — Ника снова повернулась к двери. — Тут вечно шестерка заедает…
— Давай я, — предложил Паша.
Но она упрямо стояла на месте, продолжая нетерпеливо жать на несчастную цифру. В своем неистовстве Ника, вероятно, была не одинока, потому что изображение на этой кнопке стерлось подчистую. Исаев смотрел на ее потуги и мысленно вспоминал названия человеческих костей на латыни, чтобы не сорваться. На os hamatum[1] дверь поддалась, и через несколько мгновений неловкого молчания в лифте они поднялись в квартиру.
Тетя Надя уже дожидалась их на лестничной клетке.
— Павлик, слава Богу! — бросилась она к Исаеву, не удостоив приветствием ни Лену, ни старшую дочь. — Ей так плохо…
— И почему вы не вызвали скорую? — он нагнулся развязать шнурки.
— Здравствуй, Паша, — дядя Витя, Никин отчим и отец Алины, выглянул из своей комнаты.
Он почти совсем облысел, волосы кустились лишь вокруг ушей. Кожа стала землистой от долгих лет курения. Паша пожал протянутую руку и, посетив ванную, последовал за тетей Надей в комнату Алины. И сразу чуть не запутался головой в люстре с десятками прозрачных висюлек, придержал их, чтобы они перестали звенеть. Как же тут все отличалось от спальни Ники! Компьютерный стол, заваленный больше журналами, чем учебниками, мелкая дребедень, расставленная всюду, из ящиков комода свисают какие-то яркие тряпки… И ворох плюшевых игрушек. Как дите малое, честное слово.
Ника уже сидела на краешке разложенного дивана рядом с сестрой. Та выглядела бледной, тихонько постанывала, лежала на правом боку, поджав к животу колени. Неужели у них в семье аппендицит заразный?
— Можешь лечь на спину, я тебя посмотрю? — спросил он, трогая ее лоб.
Температуры не было, скорее наоборот: холодный и липкий от пота.
Алина, закусив нижнюю губу, послушно повернулась и вытянула ноги.
— Мне надо ее осмотреть, — сообщил он всем присутствующим, которые с любопытством толпились вокруг.
— Конечно-конечно, — тетя Надя закивала, не двигаясь, однако, с места.
— Мам, подождите снаружи, — попросила Алина, и все гуськом вышли, прикрыв дверь.
— Ну, выкладывай, — тихо спросил Паша: заметил, как она с опаской косилась на мать.
— Тошнит немного… Но не рвет, — она поморщилась от нового приступа. — То болит, то отпускает… Но болит очень сильно…
— Когда началось?
— На парах… Несколько часов назад.
— Что-то принимала?
— Нет, — она мотнула головой.
— Честно? — он прищурился, оценивая состояние зрачков.
— Даже не пила. Тебе
— Верю. Поднимай футболку.
Живот нельзя было назвать таким уж острым. Напряжение — не сильное, синдром Воскресенского — отрицательный. Нет, на аппендицит не похоже.
— Еще что-то было? — он продолжал пальпировать.
Боль локализовалась справа, но низковато… Странно, очень похоже на случай Ники, но Алина явно выглядит хуже. Может, у этой все-таки придатки?
— Были еще кровянистые выделения, — нерешительно прошептала она, помолчав.
— Из прямой кишки?
— Нет… Оттуда…
— А для месячных не время?
— Нет… Тут такое дело… Я вроде как беременна.
Последнее слово Алина произнесла тихо-тихо, едва шевеля губами и отведя глаза. Но подействовало оно, тем не менее, как удар в гонг.
— Ты почему сразу не сказала? — спросил он как можно терпеливее: женской логики ему на сегодня и без того хватало.
— Я думала… Может, это не связано… Мама говорила, что похоже на аппендицит. А вдруг и правда он? Вчера вот вечером желудок побаливал… Я погуглила, что сейчас и беременных оперируют, и можно сохранить ребенка.
— То есть тетя Надя ничего не знает?
— Не-а, — Алина умоляюще посмотрела на него. — Можешь ей не говорить? Я подумала, если ты сам прооперируешь, то можно будет пока оставить все как есть… Это же врачебная тайна, нет?
— Тайна тайной, — он потер переносицу, ощутив внезапное желание уйти в мужской монастырь. — Но у тебя не аппендицит.
— В смысле?
— Девяность девять процентов, что это внематочная. Зародыш прикрепился в твоей правой трубе.
— И как быть? — Алина вцепилась в его запястье, как будто он мог что-то изменить. — Ребенка никак нельзя сохранить? Переместить в матку?
— К сожалению, нет.
— Я боялась, что это может быть выкидыш… — ее глаза заблестели от слез. — Но он же может пройти сам? Для этого не надо ехать в больницу? Ну, в смысле… А это точно не выкидыш?
— Нет, — Паша сочувственно взял ее руку. — Алина, послушай меня. Ситуация опасная. Нужно оперировать. Без этого никак.
— А шов будет такой же страшный, как у Ники?
— Скорее всего, нет. Можно обойтись лапароскопией, совсем маленькими разрезиками, — он показал пальцами расстояние около сантиметра. — Даже следов потом почти не останется. Но я пока ничего не гарантирую. Нужен специалист.
— Разве ты не можешь это сделать? Пожалуйста-пожалуйста! — она клянчила почти как Катя, и хотя он такого поведения терпеть не мог, внутри что-то екнуло. — Ведь если аппендицит можно так удалять, и внематочную… Значит, мама не узнает? Ты напишешь, как будто бы это был аппендицит, и все! Я прошу тебя! Она ведь меня убьет!
Паша чувствовал, что теряет стойкость и самообладание, и потому сделал первое, что пришло в голову:
— Ника! — отчаянно крикнул он.
Похоже, она была его единственным спасением. Ему смертельно не хотелось снова во все это влезать. Отпуск прямо-таки задался! Очередная Карташова, очередная дилемма.