Исцелённое сердце
Шрифт:
Пусть и дуреет, как ненормальный, от её близости, воздержится, но не отпустит. Княжич горячо выдохнул, а потом едва ли не с мучительным стоном сжал травницу крепче, стараясь не причинить ей боли, так и держал, унимаясь, вдыхая её благоухающий запах, напоминающий хмельной аромат цветущей липы и яблони.
Зарислава положила голову ему на грудь, обвила руками его пояс, затихла.
Надолго объяла тишина.
Вскоре вернулись Заруба и Стемир, поглядывая в сторону их укрытия, не стали мешать и звать к трапезе. Стемнело быстро. Зарислава стала дышать ровнее, постепенно расслаблялась. Сжав
– Марибор, очнись, – кто-то трепал за плечо.
Княжич разлепил ресницы, дёрнулся, но что-то помешало ему подняться. Зарислава, что спала рядом с ним, приподнялась, завертела головой, спросонок не понимая, что происходит.
– Прости, княже, нам пора выдвигаться, – услышал он более внятно голос Зарубы. – Нашёл я дорогу, оказалось, что мы немного сбились с пути. И лучше поторопиться, места здесь гиблые, неспокойные.
Марибор провёл по лицу ладонью, смахивая сонливость. Как ему не хотелось подниматься, так бы и лежал, прижимая к себе Зариславу, но нужно было внять совету тысяцкого.
– Как ты? – спросила травница, натягивая на плечо шкуру. Верно, тоже не была готова выбираться наружу так скоро.
В самом деле, было холодно даже слишком для столь ранней осени. Наверное, всё из-за болота, оттуда тянулась промозглая зябь.
– Лучше, – ответил он, оглаживая её плечи, натягивая выше тяжёлые меха. Хоть и не успел толком понять это сразу, но жар отступил.
Заслышались голоса кметей, ржание коней. Заруба уже всех разбудил спозаранок, кмети собирались в путь, а потому не оставили никакого выбора, пришлось поспешить. Выругавшись, княжич приподнялся, но в последний миг порывисто притянул к себе Зариславу, обхватив ладонью тонкую шею, где билась горячая ярёмная вена, прошептал:
– Спасибо…
Зарислава посмотрела на него долго, и Марибор отчётливо увидел в озёрах её глаз серебристые прожилки. Теперь в её взгляде не было и доли сомнения, будто в чём-то она убедилась окончательно. Неожиданно травница подалась вперёд, прильнув горячими губами к его устам. Марибор на миг потерял дыхание. Зарислава ощутив взорвавшееся возбуждение, отстранилась, и лёгкий румянец лёг на её щёки, доводя княжича до исступления. И если бы они задержалась ещё хотя бы на мгновение, он остался бы с ней здесь. Но хвала богам, травница поднялась, оставив призрачную дымку дурманящих запахов, пуская в их укрытие холодный воздух, который заставил Марибора охолонуть.
Чувствуя прихлынувшую бодрость, княжич поднялся вслед. Разминая шею и лопатки, он собрал вещи и вгляделся в небо, которое так и оставалось беспросветным, лишь немного подернувшимся рассветным багрянцем. Морось, что брызнула с вышины влажных хвой, окропили лицо – сам лесной дух игрался с ним.
Лагерь собрали споро. Под бодрые командные выкрики тысяцкого и смешки Стемира медлительные Вратко и Будемир лениво, бурча себе что-то под нос, водрузили мешки и, погрузившись в сёдла, путники покинули место ночлежки.
– Не хватало ещё, чтобы дождь застал, дороги развезёт, тогда ещё незнамо сколько будем плестись, – рокотал, как грозовой раскат, голос Зарубы.
И чего нашло? Верно, чуял земли Хозяина леса, о котором вчера ночью поведал. Что ж, Марибору хоть и казался его рассказ небылицей, но послушать его стоило. Да и скорее бы попасть за стены. В самом деле, если начнутся дожди, то добираться до острога придётся ещё целую седмицу.
Марибор, чувствуя, как плещется бодрость в теле, подогнал мерина. Воистину, Зарислава имела чудотворное влияние. Выискав взглядом травницу, Марибор задержал дыхание. Скорей бы уж добраться…
Мрачный лес сменился молодым березняком, а потом и вовсе путникам открылись просторные луга, лишь вдали виднелись редкие плешины кустарников да пролески. От радости кмети, подстёгивая лошадей, спешили за возглавлявшими отряд Марибором и Зарубой, так и не остановившись на привал до самого вечера. А вскоре завиднелись вдали оранжевые огоньки – то была деревня вергенов, о которой говорил Заруба. Всадники уже бодрее подгоняли лошадей, предвкушая тёплый кров и сухую постель.
Когда путники добрались до первых дворов, залаяли псы, повыскакивали на улицу люди, верно не ждали столь поздних гостей, да и откуда тем взяться в далекой глуши. Марибор смерил Вратко строгим взглядом, когда тот схватился за рукоять меча, и кметь тут же сбросил руку. Не хватало ещё, чтобы кто-то из селян подумал, что гости желают нанести вред. Если местные были бы враждебно настроены, то не позволили бы приблизиться к кровлям ни на версту, напали бы ещё на отшибе.
Но Марибор не мог оставаться в полном спокойствии, увидев в руках мужей топоры и колья, вернул внимания на пояс, где покоился его меч, напрягся. Приготовившись в любой миг атаковать. Хоть и знал, что ни один из них первым не кинется очертя голову. Мирный народ никогда не станет разжигать бойню, храня надежду, что кровь не прольётся. Это не степняки, готовые глотку перегрызть за куну. Разглядев в темноте вооружённых кметей с секирами и облаченных в броню, селяне поняли, что никакой опасности нет. Однако оружия не побросали, всё равно настороженно сжимали, следя, за отрядом, который проехал к зубчатому острогу, что раскинулся на холме.
Немаленькая деревенька оказалась Кривица. Зияли раскрытые ворота, словно пробоина, и оттуда высыпали люди. Парни светлволосы расступились, навстречу путникам вышел крепкий старец, проживший ни больше ни меньше, как век. У него были такие же, как у юношей, белокурые волосы и карие пронизывающие глаза, острые черты лица. Он медленно, с прищуром оглядел каждого кметя и остановил взгляд на Мариборе, лицо старика вдруг расправилось, уста тронула улыбка, будто он узнал далёкого побратима. Вратко и Стемир переглянулись.
– Здрав будь, хозяин, – начал первым Марибор. – Мы пришли с реки Тавры, из города Волдара. Ищем пристанище на ночлег. Как величать мне тебя?
Староста помолчал. Марибор ощутил, как замерли люди за спиной в ожидании. Повеяло сырым ветерком, всколыхнувшим волосы и бороду старосты.
– И тебе не хворать, – ответил, наконец, он, перевёл взгляд на Зариславу, и взгляд его ещё больше смягчился, при виде хрупкой девушки среди мужей. – Имя моё Аколим. Просишь на ночлег пустить, что ж, милости прошу, с добрыми гостями местом и хлебом мне не жалко поделиться.