Исцели меня
Шрифт:
— В двадцать пять лет я имел достаточно продолжительную связь с прекрасной женщиной по имени Жаклин. Она была опытной дамой, как никак в сорок пять уже многое умеешь. Француженка, кстати.
— Так, стоп, — откладываю вилку в сторону. — Я не спрашивала тебя о предклимактерической француженке, с которой ты провел свою молодость. Я спросила про омлет.
— А я убиваю двух зайцев, рассказывая тебе об омлете и эстетике.
— Ой, прошу прощения. Я вся внимание.
— Она работала шеф-поваром в своем же ресторане. Так вот, она привила мне любовь к эстетике и к тому, что еда — это всегда праздник. И подавать ее нужно так же. Она же и научила меня приготовлению простейших,
— Ясно. И много у тебя было предпенсионных мадам?
— Одна Жаклин.
— А другие?
— Что другие?
— Другие какого возраста?
— В среднем — моего.
— То есть я малолетнее исключение?
— Выходит, что так, — вполне серьезно произносит Глеб. — К счастью, уже не малолетнее, а вполне себе совершеннолетнее.
— А за что мне выдалась такая честь? Ты мне все-таки не скажешь?
— Человеческий мозг до конца не изучен. Можно только догадываться, — разводит руками в стороны.
— Ясно, что ничего не ясно.
— Ешь, через час придет инструктор.
— Ем. Спасибо Жаклин, что научила тебя готовить такой вкусный омлет.
— Я обязательно передам ей, если удастся встретиться.
Мда… вот тебе и Жаклин.
Когда Бестужев писал в сообщении, что ему скучно не работать — он скорее всего лукавил. Он просто не может не работать. Никогда я не видела, чтобы столько звонили папе. Забавно, я даже не знаю чем он занимается, но понимаю, что Бестужев — важная шишка. Поймала себя на мысли, что мне не хватает его внимания. Да, стыдно это признать, но когда после занятий с инструктором, я нацелилась на совместный обед, а он лишь мельком на меня взглянул, мол ешь сама, мне стало обидно. Сказать, что я была разочарована — ничего не сказать. Только по факту злиться мне не на что. Он не издевается надо мной, не говорит обидные вещи, вежлив, учтив. И что самое странное, несмотря на то, что я четко улавливаю, что разговоры по работе далеко не на приятную тему, Бестужев не кричит и не ругается. Он до безобразия спокоен, выдержан и вежлив. Это не папа. Тот на своих помощников орет как истеричка. Этот же сидит в кресле напротив меня с закатанными рукавами черного джемпера и изредка отпивает кофе из чашки, попутно отмечая что-то одной рукой в ноутбуке. Пытаюсь абстрагироваться от сформировавшейся некогда оценки его внешности и взглянуть на него по-новому. Для Даши он красавчик, для Вари тоже вроде как. А для меня? Все равно сложно быть объективной. Но уши у него все же не чебурашкины. Замахнулась я про лопоухого. Однозначно. Да, кончики не идеальны, но вполне себе сносны. Надо бы извиниться по-человечески. Гоблин ушатый? Кажется, так я тогда говорила. Стыдоба.
— Ты чего? — убирает трубку чуть в сторону, обращаясь ко мне.
— Ты о чем?
— Ты покраснела на глазах, — у него еще и третий глаз есть, ну круто. Как только узрел, будучи всецело поглощенным в дела.
— Жарко стало, — буркнула в ответ и тут же уставилась в свою тарелку. Бестужев же продолжил говорить по телефону.
Через пару минут ковыряний в тарелке, захотелось привлечь к себе внимание.
Я не знаю, что на меня нашло. Возможно, во мне проснулись замашки модельного прошлого, когда приходилось корчить лицо, соблазнительно рекламируя мороженое. Но факт на лицо. Мельком взглянула на Глеба и, убедившись, что он смотрит на меня, нанизала на вилку кусочек говядины и медленно поднесла ко рту. И так же медленно и с аппетитом взяла ее в рот.
А вот дальше что-то пошло не так. Во-первых, Глеб едва заметно, но улыбнулся, я это четко уловила. И улыбка не восхищенная, скорее насмешливая. Мол, что ты делаешь, деточка. А во-вторых, под его странным взглядом я стушевалась и… мясо застряло в горле. Наверное, я бы не придала этому значение, если бы не маленький факт — я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Паника разрастается с каждой секундой. Чувствую, как лицо от перенапряжения готово лопнуть. Промелькнула мысль, что еще чуть-чуть и я умру. Наверное, так и было бы, если бы Бестужев не подбежал к дивану, не схватил мое тело под руки и не стал давить мне то ли кулаком, то ли рукой на живот. Я не знаю сколько было толчков, но на каком-то из них кусок дебильного мяса таки вылетел из моего рта. Сделав долгожданный глоток воздуха, я поняла, что не иметь возможность ходить по сравнению с невозможностью дышать — не самая большая проблема. Просто потому что мы не задумываемся какого это НЕ ДЫШАТЬ.
Совершенно не помню, как оказалась снова сидячей на диване. Движения Глеба, смахивающие одной рукой волосы с моего лба, немного привели меня в чувство. А еще то, что параллельно с этим Бестужев с вероятностью в сто процентов говорит по телефону с врачом.
— Не надо никакого врача. Со мной все в порядке, — чуть хрипло выговорила, обхватив рукой запястье Глеба. — Не надо, — повторяю, пытаясь выхватить телефон.
— В таких случаях по правилам надо.
— А я сказала не надо. Все. Мне хорошо. Правда. Спасибо, — вполне искренне произношу я, наблюдая за тем, как Бестужев садится рядом и кладет на столик телефон.
Я по-прежнему глубоко дышу, так, как будто пытаюсь вобрать в себя побольше. Глеб, как ни странно, тоже глубоко дышит.
— Доведешь ты меня, Соня, — откидывается на спинку дивана, запрокинув голову.
— До куда?
— До могилы. Причем раньше положенного срока.
— У тебя линия жизни длинная, сам говорил.
— А ты укоротишь, я в этом не сомневаюсь.
— Ну так уходи, пока она не укоротилась, — обиженно произношу я, смотря ему в глаза.
— И не надейся. Хотя, я действительно вынужден тебя оставить, — переводит взгляд на запястье.
— В смысле?!
— Без меня некоторые вопросы, увы, решить не смогут. До вечера я с тобой. Если Варя выйдет из клиники, подожду ее прихода. Если нет — пришлю другую женщину прямо сейчас. Но если я правильно понял, Варя почти в норме.
— Почти, да. Ее прилично обкололи. И спина почти не болит.
— Но как ты понимаешь — ей нельзя физически напрягаться.
— Понимаю. Придется все же кого-то нанять. А Варя пусть просто будет рядом.
— Я тоже так подумал. Сонь?
— Что?
— Обижаешься?
— За что?
— За то, что уезжаю.
— Да прям, делать мне нечего. Уезжай, — смотрит мне в глаза, при этом я не выдерживаю первой и отвожу взгляд. — Твоя еда остыла. Ты, кажется, говорил про порядок в жизни. А разве режим отдыха и труда не разделяют?
— Разделяют, — кивает в ответ. — Но иногда есть исключения.
— Пересади меня, пожалуйста, в кресло, что-то у меня нет ни на что сил.
На самом деле, силы есть, несмотря на недавний инцидент. Просто мне хочется, чтобы это сделал Бестужев. Сама не знаю почему.
— Я в свою комнату, — констатирую я, переместившись в кресло.
— Я через час освобожусь, давай я приду к тебе и поучу кидать дротики?
Усмехаюсь в ответ, но соглашаюсь. И только отъехав на значительное расстояние, я развернулась и вновь взглянула на Глеба.
— Что? — вопросительно смотрит на меня, нахмурив лоб.
— Прости за то, что сказала тогда в машине.
— Ты вроде как извинялась.
— Вроде как. Прости, особенно за гоблина.
— Прощаю, — тихо произнес Глеб, едва заметно улыбнувшись.