Исцели меня
Шрифт:
Глава 1
«Он властно высморкался в свою растянутую в суровых мужских дырках майку, являя свету чуть разросшиеся от жира кубики пресса. Улыбнулся белозубой улыбкой, подмигнул властным бандитским глазом, так, что сердце Кристины зашлось в аритмии, но ровно до тех пор, пока в зубах любимого властного бандита, она не увидела… лук. Зеленый лук! Тот самый, который она ненавидела с детства. И любимый знал это. Знал, черт возьми. И это все означало только лишь одно — он ел знаменитые на всю округу пирожки с зеленым луком, приготовленные Алисой. Снова. Он снова изменил ей с Алисой! В следующую секунду Кристина не смогла совладать со своими эмоциями и шмальнула тапком в голову любимого некогда бандита.
— Так не доставайся ты никому, властный судак!
— Да как ты посмела в меня бросить тапок, женщина?! — гневно крикнул бандит, разрывая на себе и без того драную майку. — Ррр… на колени, живо!
— Что ты собираешься
— Вообще-то я Марат, — брезгливо бросил он, сплевывая застрявший в щербинке между зубов лук. — И делать будешь ты, а я смотреть.
— Ой, перепутала имена, прости, — девушка поежилась, ожидая от властного бандита словесный нагоняй за то, что посмела назвать его именем соседа. Но нет, Марат и не думал ей что-либо говорить. Какие-то доли секунд и он с необычайной легкостью достал из шкафа пятикилограммовый пакет с гречкой. Ее любимой гречкой! А в следующее мгновение он без сожаления рассыпал содержимое пакета по всей комнате.
— Пока все не соберешь, с колен не встанешь. Найду хоть одно зерно…
— То, что? — с вызовом бросает Кристина.
— Будешь убирать конюшни.
— Тю, — с досадой произнесла девушка. — Не такой уж ты и властный…»
Замолкаю и вынимаю из ушей беруши. Перевожу взгляд на нависшую надо мной Варю, пытаясь подавить в себе улыбку. В комнате из-за закрытых наглухо штор и выключенного света — темно, но я со стопроцентной уверенностью могу сказать, что она улыбается. Как и то, что моя сиделка слышала всю мою пародию на очередной любовный роман. И не прерывала меня, да и не подавала активных признаков своего присутствия в комнате только лишь по той причине, что в глубине души ей это нравится. И мне нравится. Потому что это мое единственное развлечение, как собственно и Варя — мой единственный слушатель. Нам обеим это нравится. Правда, она в этом не признается, ибо по ее словам — я занимаюсь дурью. И в этом с ней не поспоришь. Как и не поспоришь о том, что в комнате умопомрачительно вкусно запахло грибами.
— Браво, Соня, твои бы способности, да в нужное русло, — хлопает в ладони, издавая раздражающий меня звук, от чего моя голова начинает болеть еще сильнее. Однако хлопаньем в ладони не обошлось. Варя тянет руку под мою подушку и достает оттуда пульт. Секундное нажатие и комнату озаряет свет. Да чтоб тебя!
— Я тебя сто раз просила не включать свет без моего разрешения, — раздраженно бросаю я. — Сколько еще раз это нужно повторить? — выхватываю пульт и со злостью жму на кнопку. В комнате сразу гаснет свет, от чего мне моментально становится комфортнее. Спасибо умельцу, придумавшему столь нужную штуку.
— Я еще не научилась ориентироваться в темноте и вряд ли когда-нибудь это освою, — спокойно произносит Варя, шурша по ковру тапками. Через три секунды она будет у окна. Один, два, три и шторы разъезжаются в стороны, освещая комнату едва заметным светом. А все по причине пасмурного дня. — Сонь, не буянь, пожалуйста. Я принесла тебе грибной суп. Давай поешь, пока не остыл, — машинально поворачиваю голову на переносной столик в конце комнаты и пытаюсь подавить слюноотделение.
Я не голодна, но к супам и борщам всегда была неравнодушна. Это лучше всяких креветок, улиток, мидий, фуа-гра и прочих известных изысков. Сейчас я с великим удовольствием схватила бы ложку и с громким неприличным звуком выхлебала бы все содержимое тарелки. Еще и добавки бы навернула сверху. Да, в меня бы однозначно влезли две налитые до краев тарелки супа. Но не могу себе этого позволить. Тупо не могу.
— Что опять не так? — спокойно интересуется Варя, пододвигая к кровати стул, а затем и столик. Садится около меня, всматриваясь в мое лицо. Знаю, что ее спокойствие — это просто хорошая выдержка. Ей наверняка хочется хотя бы раз в день мне накостылять. И я ее понимаю. На ее месте я бы точно себе дала нехилую затрещину. Однако изменить свое поведение не могу. Не получается. Или не хочу.
— Он неаппетитно выглядит. И я не хочу суп, — гореть мне в аду, лживое создание.
— А ты хотя бы попробуй. Не понравится — оставишь.
— Я сказала, что он мне не нравится, — по слогам повторяю я, но Варя меня в упор не слышит, более того, делает очередную раздражающую меня вещь, а именно — подносит ложку к моему рту. — Если ты до сих пор не заметила, у меня не фурычат ноги, а не руки! Убери от меня ложку. Я сама в состоянии съесть суп, — зло проговариваю я, от чего у Вари, наконец, появляются эмоции на лице.
Она нехотя, но все же выливает содержимое ложки обратно в тарелку и спокойно дожидается моей добровольной дегустации. С каким сожалением я беру эту ложку — не передать словами. Демонстративно кривлю лицо, как только на рецепторах оседает грибной вкус. Как же вкусно, черт возьми.
— Невкусно, — брезгливо произношу я, ненавидя себя еще больше за эти лживые слова. — Еще и жир плавает сверху. Кто его готовил?
— Я. И там нет жира. Это всего лишь ложка сметаны.
Много вы тут все понимаете и знаете чего мне хочется, а чего нет. Не знаю почему я стала такой скрытной. После окончательного возвращения домой из клиники, я ничего не утаивала от домашних и, напротив, на каком-то энтузиазме делилась своими, если так можно сказать, успехами. Вот только не увидев должной поддержки, поняла, что об успехах говорить никому нельзя. Даже самым близким. Для тех, кто не в теме — это не успех. Это как трехсоткилограммовый человек сбросит пять килограмм. Для него — это начало пути, успех. Для окружающих — косые взгляды. Мол, чего ты тут радуешься, туша, у тебя еще впереди двести пятьдесят килограмм. То же самое и у меня. В какой-то момент, мне стало проще, чтобы окружающие считали меня ленивой и забившей на все особью. Да, мне было удобнее и в какой-то степени выгоднее подговорить моего инструктора, что для всех я — не занимаюсь. Мне повезло. Моя инструктор оказалась лояльна ко мне и моим причудам. Поняла, что я очень остро реагирую на равнодушие домашних. И в принципе болезненно воспринимаю неудачи в восстановлении. У меня есть черное и белое, никак не научусь видеть оттенки. Я знаю, что на самом деле никто из моих родственников не верит в мое полное восстановление, ну, разве что, один человек, для которого я собственно и стараюсь. Правда, он мне и не родственник, хоть и на словах сводный брат. Мой Сережа. Правда, и тут загвоздка, он — не мой, и никогда им не был. Я ему и с красивыми, и здоровыми ногами-то не была нужна, а сейчас и подавно. Но что бы между нами ни происходило, он единственный, кто искренне хочет видеть меня здоровой и счастливой. Хотя, кажется, и Варя ко мне прикипела, или я просто хочу в это верить. Почему-то в искренность домочадцев верится с трудом. Видеть их укоризненные взгляды, равно как и подслушивать разговоры младшей сестры, что «эта инвалидка все равно не встанет» — мягко говоря, неприятно. Вот поэтому для них — я ленивая, забившая на себя особа. Так лучше. Стоит признать, что в душе я все еще ребенок, который надеется в один день встать, пройтись гордой походкой перед ними всеми, еще и каблуками постучать, чтобы все ахнули. «Не ждали? Думали я только конфетки ем и мочусь под себя? А вот и нет». Но в чем-то Варя определенно права. Последний месяц я не симулирую лень и не подговариваю инструктора помалкивать. Я действительно в основном лежу и слушаю глупые женские романы. А все потому, что моя голова не дает мне нормально жить. Сначала ноги, теперь голова. Умом понимаю — она не может так сильно болеть просто так. А значит и с ней полный капут. Как бы я ни старалась отмахнуть от себя навязчивые мысли, что это рак, они все равно возвращаются. И перед глазами моя знакомая из восстановительного центра — Марьянка, которая точно так же училась заново жить, как и я. Да не научилась. Сначала разрывающаяся от боли голова, потом моментальное падение зрения. Трудно выговариваемое название опухоли и полное отсутствие хэппи-енда. Точнее, конец, только без хэппи. Успокаиваю себя только тем, что у меня все в порядке со зрением. Ведь в порядке? Вот только все равно в голове этот ужасный диагноз. Я слишком мнительна. И труслива. Лучше не знать. Пока нет диагноза — нет проблемы. А с такой болезнью, если она действительно у меня есть, я все равно не жилец, на какой бы стадии это не было найдено и сколько бы денег не было в кармане. Меньше знаешь — крепче спишь.
— Соня? Ты вообще меня слышишь? Что это за загруз с ложкой в руках?
— Обыкновенная среднестатистическая загрузка, — кладу ложку на столик.
— Ты долго будешь думать? Суп уже остыл. Поешь хоть чуть-чуть, пожалуйста.
— Он невкусный, — повторяю я, чуть ли не фыркая. Отламываю кусок свежей булки и с удовольствием ее разжевываю под пристальным взглядом Вари.
Пусть лучше она будет считать меня неблагодарной стервой, чем признаться, что я не хочу суп не потому что он невкусный, а потому что мне нельзя много жидкости, так как буду чаще мочиться. Ей же и хочу облегчить жизнь. Да, для большинства людей сходить в туалет — это пустяк, о котором никто не задумывается, а для человека, который не ходит и еще не так давно вел дружбу с мочевым катетером и носил мешок с собственной уриной под боком на протяжении длительного времени, все сложно. Вопрос банальной физиологии и по сей день стоит очень остро. Сейчас, когда я делаю это сама, посторонняя помощь в квесте «как благополучно добраться и присесть на унитаз» все равно раздражает. Но учитывая, что без этой самой помощи мне пока все равно не справиться — жидкость надо контролировать. Чем меньше ем соленого и пью жидкости, тем реже справляю свои нужды. О таком вслух не скажешь даже самому близкому. Быстро в чокнутые запишут, а диагнозов мне и так хватает.