Исцели меня
Шрифт:
— Варь, иди уже, пожалуйста, дай мне побыть одной.
— А ты точно еще не хочешь спать?
— Точно.
— А что хочешь? — оказаться рядом с кабинетом и подслушать разговор, который я и так пропускаю из-за твоей опеки!
— Хочу просто побыть в гостиной. Вот захотелось мне. Бывает. Иди в свою комнату, отдохни. Я тебе звякну, когда мне понадобится помощь.
— Ну ладно.
Как только Варя скрывается из вида, я немедля направляюсь к кабинету. Вот сейчас я в полной мере благодарна моему почти беззвучному и быстрому креслу.
— Вот меня это вообще не волнует, Виктор. Мы можем решить вопрос по-другому. Хочешь?
— Давай
— Я предупреждаю, а не угрожаю, — спокойно произносит Бестужев. — И не надо вообще ничего говорить Соне. В прошлый раз нагадил, второго раза не надо. Говорить с ней буду только я. Твоя задача проста как мои пять пальцев, — да уж, просты твои пять пальцев. Ну-ну. — И да, пасынка своего убери с горизонта, — ну какой же урод! Это тебя отсюда заберут!
— Как ты себе это представляешь?
— Обыкновенно. Хочется ему общаться — пусть звонит и интересуется ее здоровьем. Все. Не надо сюда захаживать в течение оставшихся двух месяцев.
— Я не могу тебе этого пообещать. Как и запретить Сергею сюда приходить. С Катей он как будет видеться? Через забор?
— Меня интересует результат, а не то, как ты будешь это осуществлять. Я бы, конечно, с радостью уже завтра забрал бы Соню, но некуда. К концу августа, максимум начала сентября, все будет готово, а пока нет. Вопросы есть?
— Какого числа свадьба?
— Свадьба будет тогда, когда Соня будет ходить. А роспись седьмого сентября, — что за чушь вообще?! — Все, давай закругляться, я и так устал. На каком этаже ты мне подготовил комнату?
Жму на рычаг, чтобы поскорее отсюда убраться, а он как специально заедает. Со злости давлю на него со всей силы, от чего тот, после нескольких попыток, к счастью, поддается.
Пасынка убрать. Ну-ну, кактус тебе в задницу, а не роспись.
— Сонечка, притормози, дорогая, — стоило только отъехать на несколько метров, как слышу позади себя голос Бестужева.
Только не злиться. И не показывать своих эмоций и всплесков. Я ничего не слышала и точка. А Сережа меня заберет. Обязательно заберет к себе. Надо только попросить. Останавливаюсь посередине коридора, слыша позади шаги Глеба…
Глава 4
В очередной раз всего за несколько часов Бестужев становится напротив меня и присаживается на корточки. Улыбается. Он тупо улыбается. Когда внутри меня все клокочет от ярости, он улыбается. Сейчас я уже не отвожу взгляда, всматриваюсь в его глаза и понимаю, что он знает, что я что-то слышала. Точно знает. И эта наглая улыбочка на его лице только подтверждает этот факт. Мы долго смотрим друг на друга, сверля глазами. Сейчас — это словно игра, кто первым отведет взгляд, тот и проиграл. Не знаю, на что мы играем, но мне очень не хочется чувствовать себя проигравшей перед глазами этого мужчины. Он и так был свидетелем моих… падений, если так можно сказать. Наверное, я бы и дальше смотрела на Бестужева и ни за что бы ни отвела взгляда, если бы не один нюанс: он положил свои ладони на ручки моего кресла. А это равносильно быть прикованной наручниками.
— Ты оценила степень моего уважения к тебе, Соня?
— Степень уважения — это договориться с моим папой и взять калеку в жены? — ну вот кто просил меня это говорить? Дура! Молчание — золото. — Нет, не оценила, — как можно спокойнее произношу я, не узнавая собственный голос. — Это не случилось два года назад. Не будет и сейчас. Точнее, только через мой труп. Или ты некрофил?
— Смотри-ка, возможности твои стали ограничены, а подслушиваешь как раньше и говоришь так же. Привычки сложно искоренить. И нет, Сонечка, жена — это не степень моего уважения, это, так сказать, закономерный исход моего желания. Пусть позже, чем хотелось. Мне казалось, ты должна оценить, что уже не в первый раз за столь короткий промежуток времени, я нахожусь ниже тебя. А ты, находясь в не самом завидном положении, возвышаешься надо мной. Я дал тебе чувство того, что ты выше меня, помогаю вернуть тебе былую уверенность в себе, чтобы ты не чувствовала себя некомфортно.
— Батюшки, какое благородство, — демонстративно прикладываю руку к груди. — Наверное, я бы поверила в твое уважение, если бы твои руки, лежащие на моем кресле, не ограничивали и без того мою ограниченную свободу. Поэтому иллюзия того, что я выше — не прокатила. Убери руки с моего кресла, — громко проговариваю по слогам.
— Все-то тебе не так, принцесса на тонне гороха.
— Да пошел ты.
— Куда?
— На слово из четырех букв.
— Ну хорошо, что не из трех.
— Можешь и туда заодно пойти. Если через пять секунд ты не встанешь и не отойдешь в сторону, я нажму на этот рычажок и… наеду на тебя. И знаешь, у меня очень мощное кресло, вполне возможно, что оно тебя переедет. Ты просто не знаешь его потенциал. Таких штук очень мало во всем мире. И, если честно, мне бы не хотелось его портить. Оно слишком дорогое, чтобы просто так его профукать. Отсчет пошел.
Когда я мысленно и очень медленно досчитала до пяти, ровно на последней секунде Глеб приподнялся и отошел в сторону. Медленно, но уверенно направляюсь в сторону своей спальни, как слышу позади себя чуть приглушенное, но все же отчетливое:
— Таких кресел больше нет. Оно сделано специально для тебя, — машинально поворачиваюсь на голос, устремляя взгляд на Глеба. Мне было тошно пару минут назад? Вот сейчас стало еще хуже. — Так что, да, лучше его действительно не ломать, делать будут, как и в прошлый раз, долго. Ювелирная, так сказать, работа. Ну да ладно, ты сейчас не нацелена на разговор, поэтому поговорим спокойно завтра. Спокойной ночи, Соня. И не бойся, в спальню я твою не приду. Сегодня не приду, — после непродолжительной паузы добавляет Бестужев.
— Сонь, ну скажи мне, что все-таки случилось? — взбивая уже не в первый раз очередную подушку, вновь допытывается Варя.
— Ничего. Оставь уже в покое эти подушки. Мне и так хватает того, что есть, — полностью опускаюсь на кровать и принимаюсь рассматривать идеально ровный потолок. — А вообще все хорошо, Варь. Ты иди уже к себе, поздно. Если мне что-нибудь приспичит, разбужу тебя звонком. Иди. Спокойной ночи. Ты только не обижайся на меня, хорошо? — тихо произношу я, как только Варя хватается за ручку двери.
— Я не обижаюсь, Сонь. Спокойной ночи.
Тянусь за пультом, как только Варя выходит из комнаты, и нажимаю на кнопку, делая свет чуть приглушенным. Спать не хочется совсем. Голова, к счастью, не болит, хоть и разрывается от мыслей.
Перевожу взгляд на рядом стоящее кресло и, как ни странно, на место злости пришла раздирающая до самых внутренностей горечь. Не папа мне его достал. Не папа! Почему не он? Почему какой-то посторонний мужчина заказывает мне ювелирную, как он высказался, работу?! Ну почему? А то, что Бестужев не просто осведомлен об этом, а сделал именно он — ясно и без уточняющих слов. Обидно. Так обидно, словно мне снова пять лет. Сколько раз просила себя понапрасну не лить слезы, но они, черт возьми, сами текут. Так текут, что не успеваю размазывать их по щекам. Сегодня они еще как назло действительно обжигают кожу. Как будто ее намазали перцем. Чувствую не только, как горят щеки, но и то, как опухает лицо. Плакса недоделанная!