Исцели меня

Юнина Наталья

— Мерси, — как можно тише произношу я, выпрямляясь во весь рост.

— Пожалуйста, — громче, чем надо в такой ситуации, произносит мужчина, протягивая мне брошюру. — У тебя упало, — и вот тут ступор, во-первых, от того, что мужчина говорит по-русски и понял, что я тоже русская, во-вторых, что он мне тыкает. В нашей стране не принято тыкать незнакомым людям.

— Спасибо, — киваю как болванчик, всматриваясь в брошюру.

— Твое место рядом.

— В смысле?

— Место, указанное в билете — здесь, — указывает глазами на свободное сиденье справа от себя.

— Ааа… Спасибо.

Протискиваюсь мимо мужчины на свое сиденье, мысленно радуясь, что при таком освещении не видно моих горящих щек. Позорище. Хуже

всего, что только присев на место, до меня дошло, что нет тут никакой Левиной. Марта развела меня как лохушку. Ей тут просто нечего делать, собственно как и мне. Конечно, я могу ошибаться, но сдается мне, что я права.

Если я когда-то думала, что опера — это что-то занудно-стариковское, я — ошибалась. Это громко орущее, писклявое и удручающее оно на букву «г», для всех возрастов, судя по окружающим. И что самое удивительное, все смотрят на сцену так, как будто там золотые слитки кидают. Я же в какой-то момент поняла, что мужчина на сцене, который вовсе не он самый, судя по голосу, меня усыпляет. Вот тетка бодрит, а полу мужчина очень, ну очень усыпляет…

Хорошо, очень хорошо. Но мокро. Вот прям очень мокро на губах. И щеке. И подбородку. Вот на последнем прям течет. Или это Марта снова брызгает на меня водой? Ну что за человек? Нехотя разлепляю глаза и шумно сглатываю. Не может быть! Зажмуриваю и снова открываю. И только спустя несколько секунд я осознаю, что моя голова все это время покоится на плече того самого мужчины, который подал мне руку. Ладно бы просто покоилась, так ведь слюнявила и, судя по тому, что я чувствую свой мокрый подбородок, я продолжаю это делать. Господи, ну как ты мог не уберечь меня от такого позора?! Медленно поднимаю голову от мужчины, заодно и убираю свою руку, лежащую на его… бедре.

— Извините, пожалуйста, — хриплым ото сна голоса прошептала я, вытирая тыльной стороной ладони свой подбородок. На мужчину взглянуть страшно, однако, я все же это делаю. — Я оплачу вам химчистку, оставьте, пожалуйста, номер своей карты.

— Зачем химчистку? — чуть улыбаясь, произносит он, потирая свой бородатый подбородок рукой. — Это всего лишь слюнки.

— Ну да… слюнки. Извините, — повторяю я.

— Да ничего страшного, со всеми бывает.

— А у нас антракт?

— Он самый.

— Тогда можно мне в уборную?

— Ты разрешения спрашиваешь?

— Нет. Я имела в виду, я туда иду.

— Иди, — как ни в чем не бывало бросает он.

Кое-как встаю с места на почти ватных ногах, и ковыляю к выходу. Какая там к черту уверенная походка и уборная?! Валить отсюда надо, сверкая натертой ногой. И как можно быстрее. Ну, Марта, удружила мне.

* * *

Не припомню, когда так паршиво было на душе. А если меня кто-то снял на камеру спящей? Господи, какой позор! Иду, не разбирая дороги, а самой хочется провалиться сквозь землю от минувшего фиаско. А еще снять эти чертовы туфли и пойти босиком. Надо поймать такси. Причем срочно. Кажется, это единственная здравая мысль за весь вечер.

— Садись, подвезу тебя, — резко оборачиваюсь на рядом остановившуюся машину и того самого мужчину, сидящего на заднем сиденье. — Ну точнее не я, а мой водитель.

— Нет, извините. Это неуместно. И я не сбегала, как можно подумать, просто… голова разболелась.

— Бывает. И все же садись.

— Нет, я не сажусь к незнакомым людям в машину.

На мою фразу мужчина лишь усмехается, открывая дверь. Выходит из машины и становится напротив меня. Высокий, учитывая, что я на каблуках под метр восемьдесят.

— Ты не помнишь меня?

— Вы серьезно? Или шутите?

— Не шучу.

— Мне будет сложно забыть мужчину, на котором я не только заснула, но еще и обслюнявила его.

— Ты не поняла меня, — ухмыляется он. — Мы встречались раньше. И не один раз, в том числе и в доме твоего отца, чуть больше года назад. И нас совершенно

точно друг другу представляли, София. Я — Глеб.

— Нет, — растерянно бросаю я. — Не помню.

— Ну, тогда можно вспомнить. Садись, довезу с комфортом, — шире приоткрывает мне дверь. — Не бойся, не съем.

Не знаю, зачем сажусь в машину к мужчине, перед которым так опозорилась, но если он знает папу, то ничего страшного в принципе и нет. Не маньяк же он в самом деле…

Глава 7

Отодвигаюсь ближе к двери, как только обслюнявленный мною мужчина садится рядом на сиденье, и машина трогается с места.

— Адрес.

— Что?

— Назови адрес моему водителю.

— Ну да.

На автомате называю адрес и хочу в очередной раз извиниться за конфуз в опере, как вдруг понимаю, что не помню его имени. Хоть убей! Как же он представился? Гена? Нет, ну какой он Гена, в самом деле? Поворачиваю голову в его сторону, несильно, но так, чтобы можно было рассмотреть лицо, на которое я совсем не обратила внимания в опере. Сначала плохое освещение, затем собственные слюни взяли надо мной верх. И стоило мне только посмотреть на его уши, как во мне проснулась, так усердно искореняемая Мартой, некультурная девица. Каким-то чудом я подавляю рвущийся наружу смех. Назвала его Геной? А он похож на его товарища — чебурашку. Точнее его уши. Не сказать, что они огромные, но до ушных эталонов далековато. Мужчина полностью поворачивается ко мне и смотрит на меня в упор, а затем устремляет взгляд на мои руки, сложенные на коленях. Я же принимаюсь активно рассматривать его лицо. В целом он не красавец, но и далеко не урод. С возрастом сложнее. Лет сорока, а может и больше, если папа с ним имел или имеет по сей день дело. Он принципиально не работает с молодняком, как сам говорит — толку с них нет. Вот только Марта научила меня определять возраст по шее и рукам, ну и собственно по морщинам. И нет, последних я у него не замечаю, ну разве что одну единственную на лбу. Проблема в том, что выглядит он все равно на сорок плюс. Скорее всего, дело в темной бороде… эта растительность на лице меня всегда раздражала в мужчинах. Конечно, передо мной не безобразный священник с отросшим, свисающим клоком волос на бороде, но и не гладко, как у Сережи. Хотя на Сереже красиво смотрится щетина. Ему, наверное, и борода бы пошла. А причем тут вообще он?

— От нуля до десяти, — неожиданно раздается голос слева от меня.

— Что, простите?

— Оцени мою внешность от нуля до десяти. Ты же сейчас оценивала во мне именно ее, — не спрашивает, а утверждает. Хоть бы сделал вид, что не заметил. Неужели я так активно пялилась?

— Ничего я не оценивала, я смотрела на вашу запачканную мною рубашку, — строго произнесла я, отворачиваясь к окну. Глеб! Точно, его зовут Глеб! Вдруг доходит до меня. Гена, блин.

Щелчок двери не дал мне надолго задуматься над реальным именем. Вот как-то настораживает этот жест. Зачем так делать?

— Глупо садиться в машину к незнакомому мужчине. По статистике — маньяки к себе располагают, а не отталкивают, как принято думать. Внешне они выглядят как раз не страшно, а очень даже мило. Знают на что давить и что сказать, чтобы малолетние, и не только, дурочки сели к ним в машину.

— Шутите?

— Нет, конечно, — безэмоционально бросает он. — Хотя я и не маньяк, но это не отменяет того факта, что ты поступила крайне глупо и опрометчиво. У тебя папа далеко не последняя фигура в бизнесе. А там где большие деньги, там всегда — красный уровень опасности. Ну вот что мне стоило представиться каким-то там знакомым твоего отца? Правильно — ничего не стоило. А теперь ты сидишь в машине и едешь в сырой подвал, где будешь жить до тех пор, пока твой отец не подпишет важные документы. А после того как подпишет, тебя скорее всего уберут. Просто потому что свидетелей не оставляют.