Исчезнувшая армия царя Камбиса
Шрифт:
— Оставь свой покровительственный тон для другого, недоносок!
Джемал звонко хлопнул ладонью по столу, на что тонкостенные бокалы отозвались обиженным звоном.
— Прекратите, — прошипел он. — Ругань делу не поможет.
Над столом повисло угрюмое молчание. Яростно покончив с первой булочкой, американец потянулся за второй. Скуайерс сосредоточенно чертил вилкой по скатерти; пальцы египтянина перебирали бусины четок.
— Джемал прав, — произнес наконец дипломат. — Идиотские споры ни к чему не приведут. Вопрос заключается в следующем: как нам быть с этим ретивым служителем закона?
— Думаю, все и так ясно. — Мэйси повел головой. — Не хватало только, чтобы какое-то ничтожество провалило нам операцию!
— Аллах Всеблагий! — изумился Джемал. — Нам придется убить полицейского?
— Нет. Оденьте его в вечерний костюм и отправьте на прием. Вы прекрасно поняли мои слова.
Во взгляде египтянина блеснула ненависть, он сжал кулаки. Скуайерс отложил карту вин, соединил ладони, уперся подбородком в кончики пальцев.
— В сложившихся обстоятельствах физическое устранение представляется мне слишком радикальным, — рассудительно произнес он. — Чтобы расколоть орех, не обязательно брать в руки кувалду. Не сможем ли мы обойтись без насилия, Джемал?
— Его отстранят от расследования, я позабочусь.
— Это было бы самым грамотным, — одобрил Скуайерс. — Труп полицейского неизбежно приведет к массе осложнений. И ни в коем случае не спускай с нашего героя глаз.
Джемал кивнул.
— Я все же убрал бы его, — не сдавался Мэйси. — Одной помехой стало бы меньше.
— Если мы и окажемся вынужденными прибегнуть к устранению полисмена, то позже, — стоял на своем англичанин. — Но на сегодняшний день об этом не может идти речи. Смертей в деле и без того хватает.
— Рассчитываешь на Нобелевскую премию мира? Тогда смени профессию.
Оставив без ответа саркастический выпад собеседника, Скуайерс вновь углубился в карту вин. Сидевший за роялем в глубине ресторана мужчина опустил пальцы на клавиши.
— В биографии полисмена есть одна интересная деталь, — задумчиво сказал дипломат. — Некая ниточка связывает его Саиф аль-Тхаром. Не так ли, Джемал?
— Старые счеты, — пояснил египтянин, перебирая четки. — Что-то вроде кровной вражды.
— Бред какой-то! — пренебрежительно фыркнул американец.
— Необычно, правда? — Скуайерс улыбнулся, к нему вновь вернулось абсолютное самообладание. — До чего тесен мир, в котором мы живем! Ага, вот и пирожки. Запьем мы их бутылочкой «шабли», а к горячему принесут бургундского.
Он аккуратно разложил на коленях тугую от крахмала салфетку.
Профессора Мохаммеда аль-Хабиби мучила резь в глазах. Старик осторожно потер пальцами веки, и на некоторое время боль отступила. Однако когда историк вновь склонился над столом, жгуче-колющее ощущение вернулось. В висках застучали тысячи молоточков. Все чаще давали знать о себе годы, уже не первый раз за последнее время глаза отказывались видеть. Аль-Хабиби понимал, что нужно пойти домой, отдохнуть, но сделать этого он не мог. Во всяком случае, не раньше, чем разложенные на столе предметы расскажут ему о своем прошлом. Ведь их принес Юсуф, друг. Перед Юсуфом профессор чувствовал себя в долгу, да и перед Али тоже. Бедняга Али!
Плеснув в стакан остатки виски, аль-Хабиби раскурил трубку, вооружился лупой и уже в который раз начал изучать золотой нагрудник.
Что-то в древних вещицах сбивало его с толку. Не их внешний вид, но чувства, которые они вызывали. По сути, раритеты были для Хабиби живыми существами, от них исходили загадочные сигналы. Они общались с человеком. Умей лишь услышать их голос, и узнаешь интересные факты. Однако чем дольше сейчас профессор вслушивался, тем сильнее становилось его недоумение.
При беглом, еще в присутствии Халифы, осмотре он не обнаружил в предметах ничего необычного. Самой простой выделки, безыскусные, они без труда поддавались датировке, ничем фактически не отличаясь от разложенных в витринах музея десятков себе подобных.
Первые сомнения появились уже после того, как Юсуф ушел. Причины для них отсутствовали, но не давало покоя ускользающее чувство: за обыденной простотой вещиц кроется некая тайна.
— Что вы хотите мне сказать? — громко спросил аль-Хабиби, вглядываясь в увеличенные лупой золотые завитки. — Что, по-вашему, я должен услышать?
Даже мощная лампа на столе профессора была не в силах рассеять царившую в кабинете тьму. За дверью послышались и стихли шаги охранника. Над головой ученого повисло плотное облако сизого табачного дыма.
Аль-Хабиби положил нагрудную бляху, взял со стола кинжал. Клинок дюймов двенадцати в длину выглядел ничем не примечательным куском старого железа. С рукояти свешивался неширокий кожаный ремешок, не дававший, видимо, оружию выскользнуть из ладони владельца. Типично для того времени, подумал профессор. Пару месяцев назад у него попросили квалифицированное заключение по почти точной копии клинка.
Опрокинув в рот стакан с виски, аль-Хабиби наполнил легкие дымом, и на мгновение густой клуб скрыл от его глаз кинжал. Когда пелена рассеялась, египтянин заметил, что верхний край рукояти, там, где начиналось лезвие, ремешок охватывал не столь плотно. Двумя пальцами старый ученый очень осторожно попытался ослабить петлю еще больше. В следующее мгновение кожаная полоска скользнула вниз.
Тонкие, едва различимые линии профессор поначалу принял за царапины. Под лупой царапины приняли очертания осмысленных знаков, и не персидского или древнеегипетского письма, как можно было бы ожидать. На темном металле были грубо выцарапаны греческие буквы:
— «Я, Диммах, сын Мененда… »
В глазах аль-Хабиби вспыхнуло волнение.
— Так-так-так, — пробормотал он. — Значит, вот в чем заключается твой маленький секрет?
Переписав буквы в лежавший на столе блокнот, профессор убедился, что ничего не перепутал, и медленно опустился в кресло.
— Где я мог видеть эту надпись? Где?
Минут двадцать он просидел неподвижно, поднеся лишь пару раз ко рту опустевший стакан. Затем с неожиданной для своего возраста стремительностью ученый вскочил и бросился к стоявшему в дальнем углу кабинета книжному шкафу.