Ищи горы
Шрифт:
Число зрителей все увеличивалось, не только зрителей — слушателей. Дан знал о чем идет речь — о катастрофе в Вагре и том, что с ней связано, но кто конкретно говорит и что именно, было неясно, до арки, где они с Мараном стояли, доносились только отголоски, иногда, когда гул толпы стихал, долетали отдельные слова. В какой-то момент над головами появился Поэт, очевидно, взобравшийся на парапет, и сразу со всех сторон к бассейну побежали люди, толпа в мгновение ока удвоилась, утроилась…
Маран присел на выступ и прислонился к стене, видимо, многодневная усталость давала себя знать. А может, не только усталость.
— Когда
Маран виновато пожал плечами.
— Не хочу. Валяться мне, как ты понимаешь, некогда. Но и собой заниматься времени нет. Сам видишь… Собственно, я ничего такого не чувствую, в конце концов, я наглотался этого протектора выше головы… Конечно, провериться можно… — Поколебавшись, он вдруг спросил: — А Наи улетела или еще на станции?
— Понятия не имею. — Дан оглянулся на него и лукаво добавил: — Я вижу, тебе нравятся земные женщины.
— Нравятся, — согласился Маран. — К сожалению, это не взаимно.
Дан воззрился на него с недоумением.
— У тебя совесть есть? А Индира?
— А что Индира?
— Маран! Надеюсь, ты не собираешься убеждать меня, что Индира никогда тобой не интересовалась?
Маран принужденно улыбнулся.
— Может, и интересовалась. До поры, до времени. Собственно говоря, дело не в Индире. Главное то, что я не нравлюсь Нике. Хотя и Ника… что Ника? Боюсь, что земные женщины за последние сто лет привыкли к сугубо положительным персонажам. И вообще… Есть такая поговорка: «Когда смертный слишком часто заглядывается на облака, он теряет земное, не обретя небесного»…
— Ничего не понимаю! Объясни толком.
— Да ладно, Дан! Все это не столь существенно. В конце концов, с Индирой это было не более, чем… — он смутился и умолк.
— Догадываюсь. Элементарное мужское любопытство.
Маран промолчал.
— Ну и как? — спросил Дан.
— Это любопытство, Дан, уже не мужское.
— Ладно, черт с тобой, скажи хоть, при чем тут Ника.
Маран вздохнул.
— Я и так сказал слишком много. Что меня не украшает.
— Но…
— Как ты выражаешься, в данную минуту это не актуально.
— Еще бы, — буркнул Дан, возвращая свое внимание происходящему на площади.
Маран проницательно взглянул на него.
— Догадываюсь, что тебя волнует. Не бойся, картине Вениты ничего не грозит. Ни один бакн не поднимет на нее руку.
— Очень интересно. А те, кто собирался сжечь другую его картину — не бакны? — спросил Дан с иронией.
— Они просто не люди.
— А если эти нелюди явятся сюда в виде вооруженных охранников и схватят картину, самого Вениту, Поэта — тогда как?
— Тогда? Согласись, что больше, чем все это, их в данный момент интересую я.
— Согласен. И что?
— Если дело дойдет до того, я выйду и сдамся им. Отвлеку внимание.
Дан уставился на него с неподдельным изумлением.
— Маран, ты в самом деле сошел с ума! Если тебе хочется покончить с собой, ты можешь выбрать более комфортный способ самоубийства.
— Дело не в этом.
— В чем же?
— В цене! Поэт или Венита — слишком высокая плата за несколько слов правды.
— А ты — нет? Ты ценишь себя ниже, чем Поэта или Вениту? Хотелось бы знать, почему?
— Потому что художник, Дан, это величайшая
Дан задумался. Перебрал первые пришедшие на ум имена из прошлого. Вот взять хотя бы два тысячелетия новой эры… отбросим последние полтора-два века, это еще слишком свежо… И?.. Данте, Петрарка, Леонардо, Микеланджело, Бах, Шекспир, Бетховен, Моцарт, Рафаэль, Верди, Бальзак… Стоп, стоп! Государственных деятелей. Цезарь, Наполеон… Ну, еще? Долго думать нельзя, надо то, что на слуху, на памяти у всех, у каждого… Цезарь, Наполеон и… Александр Великий? Это было раньше. Как, впрочем, и Цезарь. Вот черт!.. Он сдался.
— Положим, ты прав. Почему же тогда ты сам не бросаешь всю эту суету и не садишься писать?
— Поздно, Дан. Нельзя безнаказанно ломать свою личность. Мастер говорил… — Он вдруг умолк и на миг задумался.
— А почему бы и мне не сказать пару слов? — спросил он словно сам себя, потом повернулся к Дану. — А, Дан? Почему бы мне не сказать пару слов? Может, другого случая и не будет?
Не дожидаясь ответа, он вскочил и быстрым уверенным шагом пошел на площадь. Обступившая фонтан густая толпа, которая насчитывала никак не меньше пяти-шести тысяч человек, растеклась уже до Большого дворца Расти. Пройдя через толпу без малейшей задержки, Маран через минуту оказался у дворца и взбежал по ступеням к решетке входа. Дан дернулся было вслед, но… Как ему не хотелось послушать, он остановился, связался со станцией — прошлые уроки не прошли даром, обрисовал ситуацию и только после этого поспешил ко дворцу.
Оказавшись в задних рядах, он уже мог разобрать каждое слово, хотя никакой усилительной аппаратуры не было и быть не могло. Странно, неужели архитектура площади обладала особыми свойствами? Эффект римского амфитеатра?
К сожалению, Маран уже завершал свою речь. Он сделал долгую паузу, словно приглашая высказываться, но ни один звук не нарушил чуткую тишину, и он бросил в нее:
— Мы не первый и не последний народ, которому любители власти и насилия вбивали в голову, что он владеет некой истиной, непонятой и неоцененной другими, и обязан приобщить к ней непосвященных. Но можно ли признать своей истину, навязанную грубой силой? Представьте себя на месте этих других, вообразите, что латанийцы или дерниты превращают в пустыню землю Бакнии под предлогом, что несут бакнам истину? Да и что такое истина? Владеем ли мы ею? Нет! Что обещала Лига? Свободу! Личное процветание каждому и величие Бакнии всем. А что дала? Рабство, худшее, чем во времена империи. Полуголодное существование и полный упадок страны. — Маран сделал еще одну длинную паузу, и опять никто не попытался его прервать. — Вы спросите, что же я думал два года назад? Неужели не мог отличить рабства от свободы? Мог. Отличал. Но тогда я еще не понимал главного. Мне казалось, что все можно исправить в рамках сложившейся системы. Я честно пытался это сделать и слишком поздно осознал тщетность своих усилий. И теперь в мир явилось глубинное оружие. Его создание — очередное преступление Лиги. И как бы это преступление не оказалось последним в истории нашей страны и нашей планеты. Вас толкают в бездну. Сопротивляйтесь же, вы ведь не камень на краю обрыва, вы люди!.. Я все сказал.