Ищи свой талант
Шрифт:
Все больше и больше среди нас встречается «изменников», «предателей», «перебежчиков», которые поменяли свою специальность. Когда-то это можно было считать чуть ли не аморальным, обвинять плановиков в том, что они плохо спланировали профессиональные потребности. Сейчас мы понимаем: «измена» своей профессии — неизбежность, необходимость, добро. Прогресс бы прекратился без таких «измен».
Наши вузы выпускают тысячу психологов в год. Нам нужно в десять раз больше, и мы подбиваем инженеров переквалифицироваться в психологов — конечно, не сразу стать психологами, но на первых порах овладеть, стажируясь, каким-нибудь психологическим методом, например ВОЛом, сдать экзамен, начать применять его, чтобы потом принять на стажировку другого инженера.
И что интересно: если сразу взять на производство мальчика (или девочку) с дипломом психолога и поручить ему «внедрять» психологию — весьма вероятно, он не справится с подобной задачей, потому что не знает ни производства, ни производственников, а те, кто будет им руководить, не знают психологии. Другое дело, когда мальчик (или девочка) придет на готовое, «доморощенное», подключится к начатой работе: он наверняка добьется успехов и, может быть, поднимет работу на более высокий квалификационный уровень.
Нам нужна армия психологов — в школах, театрах, производственных объединениях, универмагах. И еще одна армия — социальных психологов, управляющих психологическим климатом в коллективах. Третья армия — информационных работников — уже существует: службы научно-технической информации созданы на всех предприятиях; эти службы создали угрозу библиотекам на местах, кое-где включив их в сферу своего влияния и обратив библиотекарей в свою веру.
А мы, клирингисты, разве не «изменники»? Институтский диплом по одной специальности, кандидатский — по другой, докторский — по третьей. Я не знаю профессионального происхождения половины моих коллег и друзей. Спросить как-то недосуг. Могу только догадываться по тому, кто как выступает на семинарах и симпозиумах и отвечает на вопросы. Этот, наверное, гуманитарий — как красиво он говорит и как держится за кафедрой, и формулами не злоупотребляет, в душе, видно немного побаивается их. Этот «технарь», явно «технарь», еще долго его будут обтесывать, выпускать на семинарах дух технарского снобизма.
Что нужно, чтобы сохранить надолго профессиональную молодость? Немало знать, глубоко чувствовать и радоваться жизни. Получить хорошее воспитание и образование, немного не соответствующее первому рабочему месту. Что еще? Время от времени менять место работы. Еще? Менять тему научных исследований — по крайней мере трижды в течение жизни, а участок производственного процесса — по крайней мере пять раз.
Ну а если этого не было. Человек поздно спохватился. Можно его спасти? Можно попробовать: направить в отделение реанимации, где больному растянут кругозор (растягивать — принудительно расширять).
Я читаю лекцию библиотекарям Дальнего Востока, смотрю им в глаза и ловлю их мысли. Вот одна мысль: «Вообще-то все, что вы говорите, довольно любопытно, но как это далеко от нашей дальневосточной жизни!» У других эта мысль выражается жестче: «К чему все это? Мы приехали за десять тысяч километров, чтобы узнать что-то новое, конкретное, что можно применить немедленно в нашей каждодневной библиотечной работе. А вы...»
Конечно, так думают не все. В конце лекции меня поблагодарят и, может быть, даже похлопают.
Принудительное расширение кругозора: для «технарей» — гуманитарное «облагораживание», для гуманитариев — «оматемачивание», лечение от «машинобоязни», чтобы не шарахались от всего, что сложнее пишущей машинки.
Начинают с лекции о международном положении, экскурсии по памятным местам, чтения вслух заметки из журнала «Знание — сила». Кстати, посмотрите, кем издается этот журнал и кто его читает.
Музеи, постоянные выставки, зоопарки из развлечения и внешкольного обучения все более становятся одним из средств расширения кругозора. Если исключить «саранчу» туризма, то половина музейных посещений, как подсчитали в Соединенных Штатах, приходится на научные музеи, одна треть — на исторические, остальные — на художественные. Но доля последних неуклонно растет, и мы чаще здесь видим не только инженеров-технологов, но и кинорежиссеров, музыкантов, артистов, которые раньше явно меньше интересовались изобразительным искусством. Сегодня половина застигнутых врасплох в музеях объясняют свой приход желанием «докопаться до сути дел», а 40 процентов все еще признаются, что пришли просто «проветриться».
Потом, когда наступит подходящее время, можно будет включить в учебную программу темы, нарочито не имеющие ничего общего с задачей сохранения и повышения квалификации, а потом перейти к составлению отдельных программ принудительного расширения кругозора — принудительного, потому что сам по себе кругозор не расширяется.
Для московских кибернетиков уже много лет действуют две бесконечные программы расширения кругозора: вторая среда каждого месяца — «малый каботаж», четвертая среда — «большой каботаж». «Малый каботаж» — не дать специалисту уйти в себя, надеть шоры, сузить свои интересы за счет глубины, выродиться, показать ему интересное у работающих рядом: в медицинской, гуманитарной, социальной кибернетике. «Большой каботаж» — предложить любую, самую невероятную тему для обсуждения, заставить мысль работать в ином направлении и сильнее забиться сердце.
Для чего существует мода, в частности, мода в одежде? Над разгадкой феномена моды билось не одно поколение социологов. Кто только не пытался игнорировать и даже упразднять моду, но она существует, подчиняя себе всех, потому что не следовать моде — значит быть старомодным. И вот появилась теория информации: мода — нарушение однообразия, а так как устоявшееся разнообразие есть однообразие, то мода все время должна изменяться. Готовится к защите докторская диссертация. Выявлены и описаны математически закономерности изменения формы костюма. Все столпились у синусоиды изменения длины женских юбок и рассчитывают, сколько в каком году будет сантиметров. Вот история, начиная с самой древней. Как диалектически меняется костюм! Смещаются психологические точки — на какую часть тела смотрят прежде всего — умножаются и усложняются элементы и вдруг происходит взрыв, костюм максимально упрощается и все начинается сначала.
Для чего существует пол? Только ли для того, чтобы две разные особи, соединившись, произвели на свет новую особь? Оказывается, нет. Мужской пол, как сейчас некоторые полагают,— «разведчик» вида: он как бы экспериментирует, пробует, отбирает и отбрасывает признаки (способности) и передает отобранное женскому полу — «золотому фонду» вида, более устойчивому и более консервативному. Когда вид попадает в неблагоприятные условия, гибнут более всего мужские особи, обладающие неблагоприятными признаками, но те, кто не вымирает, передают самые благоприятные признаки женскому полу, и вид адаптируется к изменившимся условиям.
Исследования в области профессионального клиринга подтвердили данные биологов: средний мужчина имеет большой разброс способностей — от 85 процентов самообладания и 74 процентов приспосабливаемости к меняющимся условиям до 21 процента медицинской симуляции, тогда как средняя женщина — самообладание 75, приспосабливаемость 65 и, с другой стороны, медицинская симуляция 30.
Что мы, кибернетики, знали об американской серьезной музыке? Оказывается, ничего, пока не прослушали научный доклад-концерт «Американская композиторская школа». О том, как первые переселенцы привезли и долгое время сохраняли средневековые европейские музыкальные стили исчезнувших крестьянских кланов и королевских дворов, и их реликты можно встретить в некоторых современных произведениях. С другой стороны, американские негры не просто принесли африканскую музыкальную культуру, а создали свою собственную, самобытную и внесшую существенный вклад в мировую музыкальную культуру. Негритянский стиль отнюдь не «легкий» жанр, свидетельством чего являются «блюзы» — творчество негритянской городской бедноты, нашедшее отражение в современной симфонической музыке. Взаимовлияние происходит не только в науке, но и в искусстве.