Ищите женщину
Шрифт:
Нет, конечно, никогда не был снобом Александр Борисович, особенно в любовных делах, что тут говорить! И ни перед кем не хвастался своими победами на этом фронте. Единственное же, чего он не терпел, – это обыденности, преснятины. Каждый раз он ожидал какого-нибудь, пусть даже малого, открытия. А иначе все это действительно превращалось в какую-то гигиеническую необходимость. Вроде обязательной чистки зубов. И та голенастая брюнетка не вызвала у него ни малейших эмоций. А вот богатырская Ольга… Если, конечно, она не передумает, это может быть интересно со всех точек зрения – и прежде всего чисто зрительной: нечто яркое, могучее, кустодиевское. Как эти его знаменитые чувственные купчихи. А что, для кого-то
Но все эти, в сущности, никчемушные легкомысленные размышления быстро отошли на второй план и позабылись, потому что, вернувшись в свое купе, Турецкий защелкнул дверь поворотом замка, но стопор не поднял – на всякий случай! – и снова завалился со своим дневником.
«Черт возьми этих писателей со всеми их эмоциями, сентенциями и прочей хренотенью, – подумал несколько минут спустя. – А ведь затягивает же понемногу. Будто ты наблюдаешь в замочную скважину за чужой жизнью. И видишь то, что тебе, в общем, хорошо известно, но почему-то совсем с другой стороны. И ты помимо желания как-то вдруг начинаешь принимать игру чужого воображения как нечто очень близкое тебе, как твою собственную, и тут тянет возражать: нет, брат, врешь, не прав ты, и так далее, и тому подобное. Но тебя уже затягивает дальше, а что там, на следующей странице? В новом круге жизни. В чужой судьбе. Ты начинаешь следить за отсутствующим действием, которым представляется этот неупорядоченный набор наблюдений. Есть какая-то притягательная, странная тайна в строчках, написанных чужой рукой. Особенно когда тебе уже известен финал этой трагической истории…»
Трудно было разбирать каракули. Но, как оказалось, интересно.
Кокорин писал не для потомков, а для себя. И это был, в сущности, не дневник в буквальном смысле этого слова, а нечто вроде записной книжки писателя, где отдельные наблюдения или факты просто фиксировались, и рядом – почти готовый текст, со своим сюжетом, с наметками характеров, с портретными зарисовками. Вероятно, как и большинству журналистов, автору дневника мерещились лавры беллетриста. Ибо слово любого, даже самого выдающегося журналиста – все равно однодневка, в то время как весьма средняя книжка писателя может претендовать на вечность. Ничего не скажешь, великая несправедливость судьбы!
И еще одна деталь несколько озадачила Турецкого. Дневник начинался как бы с полуфразы: «…И вот поэтому…» Это могло означать, что начало, если таковое имелось, было в другой тетради. Так сказать, предыдущей. А где она? Или где возможное продолжение? В общем, сплошные загадки.
Ковыляя поначалу от буквы к букве, от слова к слову и так далее, Турецкий каким-то самому ему непонятным образом втянулся в чтение, вошел в ритм писавшего, в его настроение, и вдруг почувствовал, что уже разбирается в тексте почти без труда. И тогда он вернулся к началу…
ДНЕВНИК ВАДИМА КОКОРИНА
"…И вот поэтому вспомнил также и рассказ о его развеселой поездке в «Париж и область», как было напечатано в командировочном удостоверении, выданном Валере Главным управлением московской торговли…
Он убеждал, хоть никто не верил, что та командировка возникла случайно. С любопытной преамбулой. Встретил однажды в ЦДЛ приятеля, который был в очень хорошо поддатом состоянии, так что даже лыка местами не вязал. Тот повис на шее: давай еще по сотке. Куда уж! Пристал. Дернули у буфетчицы Вали – с традиционным апельсиновым соком. Закурили. Потом взяли повтор и устроились в уголке, под витражом. Говорили, естественно, о бабах. О чем еще можно говорить двоим мужикам в хорошем состоянии? Вот и говорили. И тут Валерин приятель, про которого было известно только то, что он крутится в «пятерке»…"
…Этого Александру Борисовичу объяснять не нужно было. Речь шла о
"…После второй или третьей порции водка-сок приятель вдруг оборвал свои знойные речи и сообщил почти трезвым голосом: «А у меня сейчас этих баб до едрени фени! Хочешь, покажу?» Отчего не согласиться? «А в Париж на декаду хочешь с ними смотаться?» Ну это и по-трезвому-то из ряда вон! «Кончай травить!» А в ответ: «Я серьезно!» – и взгляд нормальный и без балды.
Валера и сам на шутки мастер. Так, чтоб погасить пустую тему, сказал, что у него и загранпаспорта-то нету. На что последовал немедленный ответ, что организовать его как два пальца… И через комиссию старых райкомовских пердунов проведут без возражений, было бы согласие. А чего не соглашаться? Ты меня разыгрываешь, а я – тебя. По рукам? Вдарили. Валера и не думал, чем должен будет потом заплатить за свое согласие.
Паспорт был готов через три дня – фантастика! А старперы, то есть комиссия райкома партии, фильтрующая выезжающих за границу в служебные командировки и на отдых и состоящая исключительно из «старых большевиков» – ветеранов партии, не удостоила ни единым вопросом, просто посмотрели внимательно и председатель махнул склеротической ладошкой: вали отсюда. Паспорт тоже вручали не в Союзе писателей, где сидел свой собственный заслуженный чекист, а почему-то в управлении торговли, которое находилось за спиной здания ЦК комсомола, в Большом Комсомольском переулке. Хитрый жук, нач. отдела кадров, взял у Валеры советский паспорт и выдал заграничный с категорическим указанием по возвращении сразу же, не теряя ни минуты, прибыть сюда для обратного обмена. И еще добавил одну многозначительную фразу, смысла которой Валера не понял: «Вы там сами прекрасно знаете, что нужно делать…»
А идея состояла в том, что Валере поручалась небольшая группа ответственных работников торговли столицы, которым выпала честь, в связи с победой в годовом соцсоревновании, получить поощрение горкома партии и Минторга за ударную работу в виде десятидневной туристической поездки во Францию – в Париж и еще пару других городов. Валера был представлен этой группе в качестве ответственного помощника руководителя делегации и переводчика, поскольку владел литературным французским в совершенстве. И помимо всего прочего был членом парткома секции переводчиков в московском отделении Союза писателей.
Группа действительно была что надо! Трое мужчин старше среднего возраста, деловитых и степенных, и дюжина баб – одна другой краше и настырней.
Приятель перед отлетом спросил: «Понравились? Тогда не теряйся, за границей этот кайф ощущается особенно остро, как в последний раз. Главное, чтоб они сами из-за тебя не передрались. А когда вернетесь, у меня к тебе будет одна личная просьба. Не бойся, без подвоха. Хочу поближе сойтись с одним твоим знакомым. Вы с ним приятели. А ты меня с ним как-нибудь сведи. Не возражаешь?» И возражать вроде не было причины, и соглашаться как-то не клево… Имелась все-таки какая-то подоплека. Но ведь ничего недостойного или противозаконного приятель и не предлагал – просто познакомить. Да и о стукачестве вопрос вообще не стоял. Зато – Париж!