Ищу того, не знаю кого
Шрифт:
Впрочем, чтобы миг-другой спустя снова влететь с докладом:
– Крррадется!
– Кто – крадется? – наклонил голову Гарька.
– Изба – крррррадется!
– Как – крадется?! – ахнула Варвара.
– А на цырррлах!
– А куда – крадется? – более конструктивно заинтересовалась я.
– А за клубком!
– А клубок куда катится? – уточнил Егор.
– А черрез Сморродину! Почитай, полмоста пррошли!
Мы дружно переглянулись. Мост через Смородину узкий, развернуться тут избушке никак не выйдет. И без того неясно, как она там… крадется,
Собственно, что поджидает – я в общих-то чертах догадывалась. А потому и не удивилась ничуточки, когда, распахнув дверь остановившейся наконец избушки, мы увидели…
Толпу нечисти с нежитью. С хлебом-солью.
23
Полотенце с хлебом-солью держал скелет в кокетливом передничке. Рядом вытирали глаза платочками пара мавок, лешачиха, аука, несколько призраков, водяницы… Чуть в сторонке возвышалось над толпой Лихо одноглазое – глаз-то один, как слезой его затуманит, так потопчет всех Лишенько. Не со зла, а исключительно оттого что растрогалось.
– Надо выходить, – вздохнула я.
– Надо, – мрачно буркнул в ответ Егор.
А потом лихо спрыгнул наземь без всякой лестницы, да еще ко мне руки поднял – поймаю, мол.
Ишь, позер!
Я только фыркнула независимо, лесенку спустила – да и сошла не торопясь. А Ганька с Варварой, едва выглянув, ойкнули хором, да и назад в домик втянулись.
Тем временем ряды нечисти перед нами расступились – и вперед вышли рука об руку батюшка с матушкой. Царь Кощей, значит, с царицей Меремьяной.
– Ну, уважила старика, доча! – довольно объявил батюшка. – Хвалю! Справный, справный жених!
Егор затравленно оглянулся на меня. Я только беспомощно плечами пожала.
А клубочек алый к самым батюшкиным ногам подкатился.
А ведь тот клубочек-то, выходит… да не мне он был спряден. И не Егору вовсе. А избушке! Чтобы, стало быть, наверняка нас сюда приволочь! Вот и ждали нас тут. С хлебом-солью! Готовились.
Да ведь это никак заговор!
Да и Яга неспроста в лесу-то осталась. Не просто так она там сидит. Лес-то тот заповедный не должен без лесной колдуньи оставаться, кому-то пути-дороги стеречь надо. Даже если сыночку ненаглядного услать на время пришлось. Для того и осталась, значит.
Я грозно уперла руки в бога, брови сдвинула.
– Сговориииились!
Матушка, вздохнув, только глаза закатила, а батюшка ладонь перед собой выставил. Одну – во второй-то посох.
– Доча, мы ж о твоем счастье исключительно! Вот как мне Яга счастье-то великое да любовь вечную нагадала когда-то – так и тебе, значит…
– Батюшка, – я оскалилась, – а не ты ли, Кощей Трипетович, сказывал, что к стер… гадинам этим лесным ни ногой больше, а?
– Вот! – царь воздел палец. – Видишь, доча, до чего ты отца довела? Токмо о твоем счастье радеючи, на что пойтить пришлось! А что, скажешь, не люб тебе молодец-то? Не пойдешь за такого?
Глянула я на Егора… смурной он стоял, и не смотрел на меня.
Вспомнилось… как на коньке крыши красовался. И как из избы удирали в ступе. И как не мешал, чуя, когда мне самой повеселиться хочется – разбойников погонять, к примеру. А как пристала пора и впрямь рисковать, чтоб других спасти – Ганьку с Варварой, в избе запертых – так сам очертя голову кинулся. А пуще всего – как в одеяло кутались да истории рассказывали… да как до того уютно было, точно в дом родной попала, и все-все тайны свои рассказать хочется.
– А вот пойду! – рыкнула. – А вот люб!
Оглянулся на меня Егор – да и лицом просветлел вдруг.
А матушка батюшку локтем бок пихнула да зашептала что-то. Тот посохом оземь пристукнул – и мигом на мне заместо портков мужских да рубахи Егоровой сарафан до земли оказался. Красный, да в черном кружеве! Бусы алые поверх того кружева легли.
– Ну а ты, Егор, сын Яги – дочку-то мою, Елену-красу, возьмешь в жены? Али не люба невеста?
– А люба! – вскинул голову парень. – А и возьму!
– Так и быть тому, стало быть! – радостно возгласил батюшка. – Быть вам мужем и женой. Любитесь и плодитесь, детушки!
И посохом оземь ударил!
24
Перво-наперво я заметила, что голове вдруг легко стало. Схватилась рукой – а кокошника-то проклятущего нету! И бусы с груди пропали!
А после уж на руку глянула – а на ней-то колечко самоцветное. И у Егора, собственную руку разглядывающего, такое же точно.
Это что же, значит… это батюшка нас прямо тут, на месте, и обженил?!Переглянулись мы с женихом… то есть мужем уже! Взглядами ошалелыми померились…
– А теперича-то праздновать будем! – батюшка довольно руки потер. – На весь мир пир горой закатим!
Нечисть с нежитью кругом радостно загомонила.
А Егор поклонился, руку к груди прижав.
– Воля твоя, батюшка Кощей Трипетович… а только нам с женой отдохнуть бы с дороги дальней. А там и к празднику присоединимся!
– Ну отдыхайте-отдыхайте, молодые! – покивал согласно царь, отступая и делая знак остальным.
Кругом мигом выросли столы, скатерками белыми накрытые, а на них – на любой вкус угощение! И для люда простого, и для нежити. Кому с черникой пироги, кому… лучше не знать, с чем.
А меня муж новоявленный за руку в избу потянул. Я, мало что еще соображая, следом по лесенке забралась, а он, дверь захлопнув, к ней еще и привалился.
– Уфффф… – пробормотал Егор. – Ганька, а ну тащи прялку!
На кой ему теперь-то прялка сдалась, никто не понял. Однако и спорить Ганька не стал – живо приволок из кладовой, чего просили. Следом Варвара корзину с куделью внесла.
Присел мой муженек за прялку, побормотал чего-то – да и потянул быстро-быстро нить тоненькую, тотчас в клубок свивая. А на вопросы только хмыкал многозначительно.