Исэ моногатари
Шрифт:
Гуляя по берегу морскому перед домом кавалера, они сказали:
«Взберемся посмотреть на водопад „Холст распростертый“, что, говорят, здесь на горе находится!» [125]
Взобравшись, взглянули, — водопад тот от всех других отличен был: высотою в двадцать саженей, а в ширину пять целых саженей скала была, и сверх ее как будто белый холст ту скалу обволакивал. Над водопадом выдавался камень, величиною с круглую цыновку для сиденья. Вода, бегущая поверх того камня, спадала каплями величиной с каштан иль малый апельсин. [126] И все, здесь бывшие, в стихах тот водопад воспевать стали. Первым сложил тот стражи офицер:
125
Известный в Японии водопад Нунобики — «Распростертый холст».
126
Очень
Хозяин сложил вслед за ним:
«Как будто там кто-то стоит, рассыпая жемчужные перлы… И беспрерывно летят всё они, рукав же мой узок». [128]Так сложил он, и все присутствующие — смешно им стало, что ли, — но стихи читать перестали. [129]
127
т. е. слез моих иль этих капель, что текут перед глазами.
128
Кавалер хочет сказать, что он желал бы, подставив свой рукав, набрать этих сыплющихся перлов, но, к сожалению, узок его рукав. Комментаторская традиция ставит это последнее выражение в связь с предыдущим замечанием— «Этот кавалер имел кое-какуюслужбу при дворе»… и находит, что здесь автор хотел в присутствии своих друзей, занимавших уже довольно высокое положение, подчеркнуть свое ничтожество по сравнению с ними.
129
«Смешно им стало, что ли»… — следует понимать как выражение скромности автора: присутствующие так восхитились его стихотворением, что у них не хватило смелости с ним соперничать.
Возвратный путь далек был, и когда все проходили мимо жилища покойного первого сановника двора, [130] уж день стемнел.
Когда обратили взоры в сторону ночлега, во множестве виднелись огни рыбаков на ловле; [131] тут кавалер, хозяином бывший, сложил:
«Что это — звезды, ясной ночью… иль светляки на побережье? Иль огни, что рыбаки в моей жгут стороне?»130
Нечто вроде «министра двора».
131
Ловля рыбы на свет, с факелами.
Так сложил он, и все домой вернулись.
В эту ночь дул южный ветер, и остатки волн все ж были очень высоки.
Ранним утром девочки из дома вышли и, набрав прибитые волнами плававшие «морские сосны», их в дом принесли. Взяв от девочек, водоросли эти положили на поднос и, листьями дубовыми покрыв, подали. На листьях этих так написал он:
«Сам бог морей „сосной морской“ — чем дорожит, чем украшает главу свою — для вас, друзья, не поскупился!»В этой песне жителя деревни были ль слоги лишние, иль их не хватало. [132]
87
В давние времена собрались однажды вместе кое-какие приятели, не очень уж молодые. Глядя на луну, один из них —
«По большей части не любят месяца… Их много наберется — старость наступит человека!»88
В давние времена не бывший в низком звании кавалер любил одну даму, превосходившую его своим положением.
132
Опять проявление скромности, паче гордости. С точки зрения японской поэтической техники стихотворение это совершенно безукоризненно.
89
В давние времена кавалер любил даму, бесчувственною бывшую, все помышляя: «Ах, как бы это!..» Стало ли ей жалко его, но только ему она сказала: «Ну, если так, то завтра через перегородку поговорим хотя бы!..» — и тот доволен был безгранично, но, опять в сомнениях, ей, ветку красивую от вишни сломив,—
«Вишен цветы так блистают сегодня… Но, увы, трудно верить тому, что случится завтра в ночи!»Такое, по-видимому, настроение у него было.
90
В давние времена кавалер, горюющий о том, что месяцы и дни уходят, — в конце марта —
«Как то ни жалко, но сегодняшний день, день последний весны,— увы, превратился уже в вечернюю тень!»91
В давние времена кавалер, любовью томясь, то приходил, то вновь возвращался и, даме весточки даже не в силах послать, так сложил:
«У камышей прибрежных без перекладины ладья… [133] И сколько же десятков раз сюда приходит и уходит она — никто не знает…»133
Ладья без перекладины, т. е. очень маленьких размеров.
92
В давние времена кавалер, будучи низкого звания, любил даму, положения очень высокого. Было так, что ли, что не мог питать он, видимо, надежд никаких, но только, лежа, думал он с тоской, вставал и тосковал и, в отчаяние придя от дум, сложил:
«Лишь равную себе любить должны мы…. Где ж пары нет, где низкий и высокий,— одно страданье лишь!»В давние времена также такие вещи случались. Не закон ли это в этом мире?
XIV
93
В давние времена жили кавалер и дама. Как-то случилось, что он перестал быть с нею. После этого у той появился кавалер другой, но так как у них уже ребенок был, то хоть и не подробно, но все же изредка он посылал ей известия о себе.
Дама эта умела писать картины, почему и кавалер однажды ей послал веер, чтоб разрисовала. Но ввиду того, что как раз в те дни у нее был тот, другой, — она день или два ему не отсылала обратно, почему первый кавалер в негодовании послал сказать ей: «Того, о чем просил я тебя, ты до сих пор не выполнила. Конечно, так оно и должно было случиться! Я знаю это… Но все же я не могу сдержать свое негодование и не упрекнуть тебя». И послал при этом ей стихотворение; время было осенью:
«Осенней ночью забываешь день весенний… Видно, дымки, что весною,— роса, что осенью встает,— сильней гораздо!»Так сложил он, а дама в ответ:
«Осеней тысячи можно ль сравнить с весной хоть одною? Однако и клен, и цветы осыпаются равно…»94
В давние времена жил кавалер, служивший императрице Нидзё. Постоянно соприкасаясь с одной дамой, служившей там же, он полюбил ее. «Ах, как бы — хоть через перегородку — с тобой встретиться и рассеять безотрадные думы, которых столько накопилось!» — сказал он ей, и дама, под величайшей тайной, через перегородку с ним повстречалась. Ведя беседу, кавалер —