Исход
Шрифт:
— И что делать?
— А что ты можешь сделать?
— Значит, началось. Уже наглые и сильные выдавливают слабаков.
— Ну тебя в задницу! Ты что, на мои комплексы давишь? Да, мне страшно было! Я сидел там и не вякал, головой кивал и молился, чтобы меня отпустили. А что я должен был сделать? Положить всех голыми руками, как коммандо?
Они стояли в лестничном пролете Дома детского творчества на Загорьевской, где Глашка работала заведующей. Дом по вечерам пустовал, и они использовали его для собраний. Повисло
Из коридора послышались шаги, и Сергей заранее знал, что это Глаша.
— Уже собрались все, вас ждут, — сказала, остановившись в коридоре, у ведущего на лестницу проема.
Свет бил ей в спину, на лестнице было темно, и Сергей не мог видеть ее лица, только силуэт, красивый и стройный.
— Сейчас, идем.
Глаша ушла, а когда шаги ее затихли, внезапная догадка поразила Сергея.
— Ты ведь знал, да? Поэтому и не поехал в третий раз? Навел шороху в администрации, чтобы нас ждали, и меня послал, рулить, так ведь?
Винер не отрицал, не оправдывался. Стоял и смотрел, и в глазах его не было вины.
— Миша, они уже на тебя наезжали раньше?
— Не успели. Мне в районе намекнули, когда я по газу решал. Мол, интересуются. Я и не поехал.
— Сука ты.
— Много б я тебе помог?
Сергей повернулся, нарочно быстро, через две ступени на третью, взбежал по лестнице, и это было зло и ребячески по отношению к Мише, но Сергей ничего не мог поделать с охватившим его раздражением.
— Мы писали, я еще раз повторю, — Сергей взял паузу, обводя взглядом вразнобой усевшихся за парты людей, — это не прихоть, и не секта. Мы переезжаем туда жить.
Сидели в зале рисования. В углу были составлены подрамники, белели бумажные рулоны. Шесть пар расселись ближе к выходу, что указывало на недоверие к оратору. Тринадцатый, юркий старичок с живым взглядом, весело посматривал на Сергея с первой парты, вздернув кверху кончик козлиной бородки и сложив перед собой руки, как ученик. Такая поза могла быть и ободрением оратора, и издевкой.
— Каждый получит жилье. В лагере будет электричество, газ и горячая вода. Все получат работу, выполнение ее станет условием жизни в лагере. Если кто-то вложится финансово, учтем.
Сергей переводил взгляд с одного на другого, каждому адресуя несколько фраз.
— Мы откроем производство, оборудование уже купили.
Откликались маргиналы. Сектанты, престарелые сторонники свободной любви, изнывающие от домашнего гнета трудные подростки, иными словами, все, кто считал причиной своих бед окружение, полагая, что жизнь наладится, стоит его поменять.
— Мы планируем завершить переезд до начала сентября, то есть за три с половиной оставшихся месяца.
— Может, имеет смысл подождать? — спросил старичок с первой парты. — К чему торопиться? Сами говорите, свет не подключен, горячей воды и газа нет, сев, опять же, прозевали — может, сначала с этим порешать?
— Свет, газ и горячая вода появятся до конца июня. Переезжать надо в тепло, иначе психологически сложно будет. Осенью там тоска, половина уедет сразу. Что касается следующего сезона… Видите, что в стране творится? Лучше быстрее обосноваться.
— К следующему году, — неожиданно прервал его Винер, — мы должны стать независимыми от внешнего мира и умеющими защититься в случае надобности. Мы не уговариваем вас. Мы даем вам шанс.
В голосе Миши появились командные нотки. Сергей знал, цена им — до первого удара в морду. Винер в своем командирстве был похож на ребенка, случайно стащившего у отца пистолет и пугающего мальчишек во дворе.
Сергей перехватил слово, но дослушивали его по инерции, не желая обидеть ранним уходом. Сергей замечал, как поглядывают на часы и давят зевки, чувствовал: нить, связывавшая его и аудиторию, порвалась из-за Миши.
Глаша попыталась спасти ситуацию, вступив следом, но собравшиеся уже поднимались, жужжа молниями курток, потягиваясь, прокашливаясь, и ее слова имели не больше успеха, чем призывы стюардессы к пассажирам занять места после долгого полета:
— Мы устроим здоровую жизнь на природе без отказа от благ города. Спутниковое телевидение, интернет, связь — в нашем поселке будет все. Сейчас не хватает средств и, элементарно, рук. Какое-то время придется пожить в спартанских условиях, но со временем мы откроем бассейн, спортзал…
Ее не слушали.
Сейчас собирались ехать шестеро: к Винеру и Крайневым прибавились Игнат и Оля. Он — шофер с Украины, она — засидевшаяся в невестах симпатичная полненькая москвичка. Они были влюблены и гонимы миром в лице Олиных родителей, не желавших отдавать дочь за «хохла». Денег для съема квартиры не было. В их порыв Сергей не верил. Месяца не пройдет, как начнут хлопать дверьми и мотаться в Москву, расставаясь, ссорясь и примиряясь, пока не вернутся в столицу оба или поодиночке. А Крайневым и Винеру придется быть свидетелями этой любовной мясорубки.
Сегодня остался похожий на Ленина старичок с первой парты.
— И все-таки, почему уезжаете? — Он присел на краешек парты, чтобы не смотреть на Сергея снизу вверх, и сложил на груди руки, готовясь к долгой беседе. — Извините, не представился. Лев Кириллович.
— Ну, раз мы провели такую работу, наверное, и основания у нас веские. — Холодность Крайнева не отпугнула старика, он ждал еще объяснений. — Я хочу, чтобы мой ребенок дышал чистым воздухом. Хочу без страха гулять вечером.
— Набор банальностей, — прервал старик, — через полгода скажете: хочу, чтобы мой ребенок общался со сверстниками, хочу лечиться в нормальной клинике, хочу фрапуччино и костюм, хочу в клуб и на распродажу.