Исход
Шрифт:
— Говоришь, тащили отсюда. Были бы следы. Я ни одной рамы снятой не видел, ни одного открученного шпингалета.
Миша не ответил, пожал плечами, намекая, что оба знают ответ.
— Знаешь, как про это место здешние говорят?
— Поделись.
— Чертом намоленное, богом пропитое. Фотки видел? Это не мой брак. Они всегда здесь так получаются.
Все фотографии «Зари», которые показывал ему Винер, раскалывались посередине и наискосок белой полоской, как частично засвеченные.
— Глашке скажешь?
Глаша была предрасположена
— Потерплю пока.
— А ты?
— Для меня это ничего не меняет. Херня это все. Я в такие дела не верю, уж извини.
Поднимаясь, скорчил Мише страшную рожу. Винер сначала дернулся, потом засмеялся.
Во второй раз съездили спокойно. Сергей забросил Винера в райцентр, Яшин, где тот целый день занимался газом, светом, а сам поехал в лагерь, выбирать место для жилья и производства.
О странностях не поминали, но Сергей все время ощущал затылком, что на него смотрят. Уезжая и запирая ворота, остановился и кивнул, прощаясь, тому, кто оставался в лагере или в лесу. Ему не было страшно. Он чувствовал: место приняло его.
Замечтавшись, Сергей проехал поворот. Пришлось вернуться задним ходом. Остановив у ворот «Фалькон», Сергей вышел и застыл с открытым ртом.
Уезжая, он навесил на ворота замок. Особой нужды в нем не было — любой желающий мог перелезть через забор, или зайти внутрь через одну из многочисленных дыр. Теперь замка на месте не оказалось. Замочные ушки покосившихся ворот ничем не скреплялись, и ворота были не закрыты, а притворены. Замок валялся на траве, разойдясь блестящей перекушенной дужкой — сломали и отбросили.
Из лагеря доносились звуки, тихие, со знакомым ритмом. Сначала говорил человек, потом, когда он обозначал тоном конец фразы, на нее накатывал смех.
Он вытащил из багажника биту. Возил с собой из ребячества, теша самолюбие, а теперь впервые понял, как она может быть полезна, как успокоительна ее гладкая тяжесть в руке. Сергей пошел вдоль забора, до дыры в ослабленных досках и, пригнувшись, пролез внутрь. Пожалел, что Кошелев не успел устроить с разрешением — с оружием в руках было бы спокойнее.
От дыры, согнувшись, перебежал к лиственнице в пяти метрах. Выглянул. У будки КПП старый «Опель-Фронтьера». Из заднего отделения салона торчат подошвы кроссовок на скрещенных ногах и доносится радио. Иногда ноги дергаются, человек смеется, на миг отставая от невидимой хохочущей толпы.
Сергей оглянулся по сторонам. Никого. Подкрасться, выманить, дать по башке, потом разбираться.
Отведя приподнятую биту к правому плечу, он тихо и осторожно пошел к «Опелю».
— Ты в кино видел, что так ходят?
Обернувшись, Сергей встретился взглядом с невысоким, крепеньким мужичком, застегивающим ширинку джинсов, отклячив задницу. Он стоял вплотную к сосне, поэтому Сергей и не заметил его от забора; дерево у самого корня, куда он мочился, потемнело; от ремня глядела закутанная в попону кобуры рукоять пистолета.
— Вы что здесь делаете? — спросил Сергей. Ему хотелось, чтобы голос звучал твердо, но получилось испуганно.
— То же самое могу спросить, — парировал мужик, глядя на Сергея с недружелюбным превосходством.
На разговор из машины вылез второй, тоже крепенький и приземистый, который мог быть братом первого, так был похож. Он потянулся и зевнул, отчего его слова казались не сказанными, а невнятно пропетыми:
— Приехал, хмырь московский? Б-р-р-р…
Он тряхнул головой, разгоняя дремоту, полез в машину, достал ремень с кобурой и опоясался:
— Прилетели к нам грачи, пидорасы-москвичи.
— Палку брось, — сказал Сергею первый.
— Нет, — Сергей озирался то на него, то на второго, который пошел к нему с другой стороны, и против воли пятился.
— Ну, не бросай, — согласился мужик у сосны, — пойдем, в сторожечку присядем.
— Никуда я не пойду.
Пуля вспорола землю у его ног, оттопырив вбок маленький, с бутылочную крышку комок; Сергей смешно подпрыгнул, взметая вверх колени, словно изображая танцем скачущую назад лошадь, при этом крепче сжал биту. Мужики засмеялись. Стрелявший, тот, что шел от машины, согнулся, упершись ладонями в колени, и покачал головой.
— Давай, пошли, клоун. Ничего мы тебе не сделаем, добрые сегодня.
— Ни хрена не получится.
— Почему это?
— Меня там два мужика встретили. У каждого — пушка на боку и корочки в кармане. Потом еще подъехали, трое яшинских, двое тверских. Разговаривать особо не стали. В двух словах: местные там рулят. Нас они не пустят. Могут по-хорошему, за деньги купить, раз хозяин объявился. Я про цену спросил, заржали. Главный, то есть это я думаю, что главный, молодой пацанчик, сказал: как насчет живым остаться?
— Хоть представились, кто, откуда?
— Нет, потом узнал, дойду. Короче, торговаться не собираются. Хочешь — отдавай, хочешь — в землю ложись. Так и сказали: не первые будете, кого здесь похоронят. Намекнули, что предыдущего хозяина они грохнули. Короче, я обещал подумать, с тобой поговорить. В среду они нас ждут.
— Ты смелый, аж завидно.
Сергей хмыкнул этой тыловой, московской храбрости Миши.
— Я им судом пригрозил. Ответили: до суда не доживете. Спокойно так сказали, без наезда. Я в тот момент хотел, чтобы меня выпустили. Потом поехал в администрацию яшинскую. Там посоветовали брать деньги и валить в свою Москву подобру-поздорову. И предупредили к ментам яшинским не соваться, все прикормлены. Район держат Головины, отец с сыном, с ним я как раз общался. Клички у них смешные — Голова и Головешка, за спиной, естественно. Бизнесмены широкого профиля. Без них в районе ничего не делается, у них и менты, и власть с рук едят. Голова сказал нет, значит нет.