Исход
Шрифт:
Но это был не просто поцелуй.
Этим поступком я предала память о них, и с этим достаточно тяжело смириться, а голова по-прежнему раскалывается от вопросов. Да и чувство вины тяготит меня, грузом притягивая за прикованную ко мне цепь.
Кто заявил на меня права: Шон или Доминик? Оба? Возненавидят ли они меня, если узнают, что я чуть не переспала с ублюдком, который разлучил нас?
Имеет ли это значение? Прошло несколько месяцев, а они не дали мне ничего, кроме безделушки. Я месяцами брела в темноте, где не за что было зацепиться, и они собирались меня удержать
Этого мало. Очень мало. Мое презрение к их отсутствию вынудило открыто бросить вызов. И, возможно, поэтому я разделила с ним тот поцелуй.
Я почувствовала, как нить начала распутываться, как только ублюдок начал терзать мой рот. Я до сих пор чувствую его губы, чувствую, как впивается в спину скелет лесного покрова. Безжалостный поцелуй за считаные секунды превратил меня из воина в безропотную овечку. И это заставило усомниться в себе.
За последние несколько дней я провела инвентаризацию, собрала все известные детали, составила новые теории. Но как бы я ни пыталась собрать их по кусочкам – собрать по кусочкам себя, – я лишь продлеваю свое заключение.
Мне нужно отпустить ситуацию. Я обязана отпустить ситуацию. Теперь причин сделать это множество.
Потому что мучительным был не только поцелуй Тобиаса, но и тот факт, что я должна ждать и требовать большего. А люди в моей жизни мешают поверить, что я этого достойна.
Когда отца известили о моем отсутствии на заводе, пришлось ответить на его дотошное письмо и сообщить, что заболела. Его такой ответ удовлетворил, и он потерял ко мне интерес. Роман больше не поддерживает наши фальшивые взаимоотношения. Нет смысла. Скоро он все равно от меня откупится.
Мама звонит все реже и реже. Не знаю почему – может, снова ушла в себя, но не могу же я помогать ей, если она этого не хочет. Как только она разбогатеет, возможно, попробует получить необходимую помощь специалистов. Но это не отменяет того, что в двадцать лет я чувствую себя сиротой.
Я разрешаю себе немного ненавидеть за это обоих родителей.
День за днем мои отношения с ними постепенно сводятся на нет.
Кроме Кристи, ни одной живой душе нет до меня дела настолько, чтобы быть рядом. Чтобы сделать меня приоритетом.
Может быть, исключением служит тот, кто прислал этот кулон. Но даже у него не хватило смелости заявить на меня права, поддержать свое заявление, свое решение. Сражаться за меня. Не так, как ему следовало бы.
И не так, как я бы того хотела.
Моя самооценка пострадала в том числе и по моей вине.
Я не могу избавиться от ощущения, что случившееся с Тобиасом не просто борьба с мужчиной, который спит и видит, как уничтожить меня, а более пристальное знакомство со своим отражением.
Я хотела его, брата Доминика.
Хотела его.
Так сильно, что питаю отвращение к тем частям тела, которых он коснулся.
В душе я безжалостно тру кожу мочалкой, пытаясь избавиться от всех следов, радуясь жжению и одновременно с этим раздражая следы от укусов на шее и груди. Он порвал кожу вокруг соска, и в поцелуе я ощутила медный привкус вкупе с предательством.
Больной
Но если он больной ублюдок, кем являюсь я? Что говорит обо мне факт, что я не могу перестать представлять, что бы случилось, если бы я уступила ему? Дело не только в том, как он меня целовал. Между нами всякий раз, как он оказывается рядом, пробегает разряд, и это неопровержимый факт. Я запомнила свою первую реакцию на него, когда мы только встретились, – сочетание тревоги и шока. Сейчас все несколько изменилось. Сегодня утром, когда я проснулась, мое белье было мокрым из-за сна, где главную роль играл человек, которого я презираю, правда, это не помешало мне с легкостью довести себя до незабываемого оргазма.
Выйдя из душа, я не стираю с зеркала конденсат. Мне не хочется видеть свое отражение. Оставляя капли на мраморном полу, я ищу полотенце, которое точно оставляла на тумбе, и осторожно иду в свою комнату, чтобы достать другое из бельевого шкафа. Открыв дверь, я кричу от неожиданности, увидев умопомрачительного и опасного Тобиаса в новом идеально скроенном костюме. Мое пропавшее полотенце свисает с его пальцев, а сам он окидывает меня жадным взглядом.
Не обращая внимания на возникшее под его пристальным взглядом возбуждение, я указываю на дверь.
– Пошел вон.
Он продолжает оглядывать меня: от мокрых волос, прилипших к шее, до груди. В его глазах появляется недозволенное одобрение, после чего он опускает глаза на тонкую дорожку волос между ногами.
Я поворачиваюсь спиной, лишая себя права смотреть на него, резко открываю шкаф и вытаскиваю трусики и длинную футболку.
– Тебе нужно уйти, или…
– Или что? – Чувствую его спиной. Его теплое дыхание опаляет кожу между лопатками, и соски тотчас напрягаются.
– Что случилось? – спрашиваю я, вытаскивая из ящика лифчик. – Я ни слова не сказала. Ничего не сделала.
Он медленно поворачивает меня к себе, заворачивает мое мокрое тело в полотенце и завязывает его. Несколько напряженных секунд мы смотрим друг на друга не отрывая взгляда, прежде чем он отходит.
– Надо поговорить. Одевайся, встретимся внизу.
Надев сарафан, я наклоняю голову, услышав с первого этажа отчетливое бренчание посуды. Сбитая с толку, быстро сбегаю по лестнице, прохожу через столовую и вижу, как Тобиас на кухне Романа… что-то нарезает.
– Что ты делаешь? – требовательно спрашиваю я, замерев в проеме.
– Готовлю, – не отвлекаясь, кратко отвечает он.
– Ты осознаешь, что находишься на кухне Романа Хорнера?
Тобиас… ухмыляется, и я присматриваюсь к нему. Он без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами, обнажившими его мускулистые предплечья с венами. От его вида мне становится жарко.
– Тебя веселит мысль, что ты стоишь на кухне врага и готовишь для его дочери?
– Знаешь, это доставляет мне удовольствие.
Он закидывает в рот оливку из открытого контейнера на кухонной стойке, как вдруг хлопает задняя дверь. Я резко подскакиваю и смотрю на Тобиаса, который ведет себя совершенно непринужденно, через секунду в дверях появляется Тайлер.