«Искал не злата, не честей»
Шрифт:
Он отверг мишуру внешней пышности и празднества, как сделал это однажды Рафаэль, полюбив простую дочь булочника Форнарине: «…моя преданность и любовь, а не какие-либо другие соображения». И поэт Н. А. Некрасов, полюбивший простую крестьянку Феклу: «…и ласку милой воспевать».
Он уподобил свой образ Великим непревзойденным шедеврам Вселенной:
– Александру Македонскому, готовому потерпеть поражение, чем красть ее.
– Юлию Цезарю, бросившему вызов жизненной буре, сказавшему своей судьбе: «Ничего не бойся,
– Августу Октавиану, гордившемуся тем, что он больше личности, чем должность.
– Великому Петру I, вернее желающего уступить богатства, чем навсегда потерять честь.
– Безудержному Ахиллу, выбравшему смиренно судьбу быть поденщиком на земле у бедного крестьянина, чем царем среди мертвых.
– Эпическому Геркулесу, охотнее согласившему прясть пряжу у ног Омфалы, чем отказаться от своего предназначения.
– Апостолу Петру, единственному из двенадцати, рискнувшему выйти из лодки в штормовое море и совершить невозможное – сделать несколько шагов по волнующей водной стихии.
– Светлячку Фигаро, расположенного смеяться своей нищете, но никогда не робеть перед властью и богатыми, не продавать человеческое достоинство.
И получил Пушкин звание своей жизни как «Мастерская мира» …: «Каков человек сам по себе и что он в себе имеет, короче говоря, личность и ее достоинства – вот единственное условие его счастья и благоденствия» – А. Шопенгауэр
Вот как писал М. Горький: «Пушкин до того удивил меня простотой и музыкой стиха, что долгое время проза казалась мне неестественной и читать ее было неловко. Пролог к «Руслану» напоминал мне лучшие сказки бабушки, чудесно сжав их в одну. А некоторые строки изумляли меня своей чеканной правдой.
Там, на неведомых дорожках,
Следы невиданных зверей
– мысленно повторял я чудесные строки и видел эти, очень знакомые мне, едва заметные тропы, видел таинственные следы, которыми примята трава, еще не стряхнувшая капель росы, тяжелых, как ртуть. Полнозвучные строки стихов запоминались удивительно легко, украшая празднично все, о чем говорили они; это делало меня счастливым, жизнь мою – легкой и приятной, стихи звучали, как благовест новой жизни».
Книга посвящена бесконечным исканиям, взлетам и падениям Великого мирянина, вечной трагедии человека, трагедии человеческой души, распятой между небом и землей. Ибо было еще в Библии сказано: «Дух веет, где хочет», а спустя 70 лет после трагической гибели Пушкина орфический поэт России восславил жажду бессмертия:
Все ночи и дни наплывают на нас.
Перед смертью, в торжественный час.
–А. Блок, 1908
В Пушкине – общая человеческая история, общечеловеческая, вневременная история, будто мы невольно стали пассажирами на плоту «Медузы». В нем – всечеловеческий ход истории: вера, покаяние и распятие в конце пути (Черная речка как мета жизненной Голгофы):
Смешон глас правды благородный,
Напрасен опыт вековой.
Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы вольный клич!
Он собрал в образе России красоту и полноту мира, лирическую тектонику формы, где свет и тьма плавно перетекают друг в друга в бескрайнем пространстве, закольцованные по законам перспективы.
Древний Рим словами Горация считал так: «Для смертных нет ничего недоступного».
А про человека, дерзнувшего стать умным и гордым, говорил: «Цезарь по ту сторону Рубикона».
Родившийся в век элегический, Пушкин, перешедший «все страстное земное», весь цветущий, чувственный мир – мир зримый, вешний, эпикурейский пестрый мир удовольствий и наслаждений, – славит этот общий «Праздник жизни»:
«Усовершенствуя плоды высоких дум,
Иди, куда влечет тебя свободный ум».
Картежник, буян, мот и повеса, кто «бранился с царями и не мог ни с кем ужиться», увидевший в кучерявом пятнадцатилетнем отроке Золотой век русской поэзии, кратко, но просто и незатейливо, выразил суть будущей пушкинской лиры: «Счастье нам прямое Жить с нашей совестью в покое». И добавил (в парафразе под Пушкина): «Ум и сердце человечье были гением его».
Пронзительный стиль, свежие красочные метафоры, необычные сравнения – все в книге направлено на приобщение читателя к Прекрасному и Величественному, русской литературе и языку:
Взглянул на мир я взором ясным
И изумился в тишине:
Ужели он казался мне
Столь величавым и прекрасным?
Слова, c оттенком дерзости, будут встряхивать вас интенсивностью художественных и интеллектуальных впечатлений и побуждать к чтению и мысли, чтобы «сердцу высказать себя»: «Земля мой дом, //Мне крышей неба купол» (Уильям Эйтон, шотландский поэт).
Здесь и суждение Пушкина о судьбе»: «Черт меня догадал родиться в России…с душой и талантом»; «У меня странная судьба…не злой человек, но ничего не делаю приятного ни для себя, ни для других»; и не отпускающая его, словно загадочный взгляд русалки, тема судьбы, безудержная, на подсознательном, иррациональном уровне попытка заглянуть за «покров Изиды», непроглядную завесу будущего. И это восклицание романтического Онегина о неведомой силе: «Что день грядущий мне готовит?»
И «чудесное спасение» – провидение, сохранившее его жизнь в Ялтинской купальне…и дуэль как случай проявления судьбы (повесть «Дуэль»). А рядом – безжалостное, провиденческое:
Невольно к этим грустным берегам
Меня влечет неведомая сила.
И возмущение всем, что уничижало Державу, – поведением «словесной братии» перед заморскими персонами. Узнав о содержании приема в Петербурге «путешественника Ансело», Пушкин пишет с горечью П. А. Вяземскому: «30 словесников давали ему обед. Кто эти бессмертные? Считаю по пальцам и не досчитаюсь. Когда приедешь в Петербург, овладей этим Lancelot (которого я нисколько не помню) и не пускай по кабакам отечественной словесности».