Искатель, 1961 №2
Шрифт:
— Спасибо! — ответил Люций. — Если время вам позволяет, поработайте с нами. Дело всегда найдется.
— Мы вас переквалифицируем, — сказал Ио. — Из астронома вы станете биологом. Из макромира перейдете в микромир. Поверьте, он не менее интересен.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
За завтраком в маленьком уютном домике, занимаемом Люцием и его дочерью, разговор все время вращался вокруг работы ученого. Любопытство Владилена было беспредельно. Ему хотелось узнать все сразу. Люций терпеливо отвечал на его вопросы.
— Что происходит с телом сейчас? — спрашивал Владилен.
— Сейчас, —
— Да, конечно. Вы еще предупредили, что к ним нельзя подходить очень близко.
— Вот, вот! С помощью этих рефлекторов тело пронизывается излучением, заменяющим необходимую для восстановления жизни высокую температуру.
— А что это за излучение?
— Долго объяснять. Как-нибудь в другой раз. Согласны?
— Конечно, согласен. — Владилен засмеялся. — Я и так злоупотребляю вашим терпением.
— Нисколько. Так вот, излучение плюс раствор создают условия, при которых клетки должны ожить в том смысле, как я говорил, то есть начать обмен веществ, если в них сохранилась способность к этому.
— Но ведь они уже ожили, — с удивлением сказал Владилен. — Почему же вы говорите «должны»?
— Потому, что я все время думаю о тех клетках, которые находятся внутри тела. — Люций улыбнулся. — Вы видели его, так сказать, снаружи, внешне. А что происходит внутри? Но считает, что клетки и внутренних органов также ожили. Показания приборов как будто подтверждают его мнение. Что-то происходит, но что? Никакой прибор не заменит глаза и скальпель.
— Что вы намерены делать в ближайшем будущем?
— Пока продолжать существующий режим. Но мы вынем из черепа мозг, а тело останется в растворе. По нашим расчетам, должен настать момент, когда все клетки тела вернутся к жизни.
— И тело будет живым?!
Люций пожал плечами.
— Что понимать под словом «живой»? — спросил он, точно ожидая ответа от собеседника. — Клетки тела, может быть отдельные ткани, будут живыми, но организм в целом, конечно, останется мертвым. Вообще для жизни многоклеточного организма характерно взаимодействие всех его частей, создаваемое работой мозга и нервной системы. Может быть, здесь проходит грань между «живым» и «мертвым»? Для нас, биологов, эта грань стала настолько неясной, что часто нельзя сказать, что перед нами — живое или мертвое. Для жизни организма, называемого «человек», жизни разумного существа требуется сознательная работа головного мозга. Это еще одна «грань». Может быть, принять за основу ее?
Люций замолчал и задумался. Владилен ждал продолжения, но, видя, что его собеседник как будто забыл о нем, решился задать следующий вопрос:
— А если тело вынуть из раствора?
— Начнется нормальный процесс разложения тканей. В теле Волгина, будем называть его этим именем, этот процесс был остановлен благодаря герметической оболочке, в которую его заключили, но он все же, видимо, происходил. Насколько глубоко он успел проникнуть, мы не знаем, но уверены, почти уверены, — поправился Люций, — что владилин должен ликвидировать последствия. В этом убеждает нас то, что не видно и не было видно никаких внешних признаков разложения. Но вполне возможно… с этим никак не хочет согласиться Но, что эти признаки находятся внутри тела. Тогда у нас ничего не должно получиться. Приборы же… действительно… очень странно… — Люций замолчал, но через минуту заговорил снова обычным голосом и, как всегда, точно формулируя свои мысли — Должен сказать, что с телом Волгина произошло что-то, чего мы никак не можем понять. Как бы быстро ни положили тело в гроб, как бы быстро ни запаяли этот гроб, разложение должно было оставить гораздо большие следы, чем это произошло в действительности. Ведь после того, как гроб был запаян, процесс разложения продолжался некоторое время за счет кислорода, находящегося в тканях тела. Не положили же Волгина в гроб живым! В чем тут дело? Можно подумать, что запаянный гроб подвергали сильному нагреву, и тело оказалось как бы в положении живой ткани, которая бесконечно долго сохраняется в консервной банке. Это очень счастливое обстоятельство для нас, но как это могло произойти? Нельзя же допустить, что гроб действительно для чего-то нагревали. Мы запрашивали геологов — никаких процессов в недрах земли, при которых происходило бы сильное выделение тепла, за все эти века в данном пункте не возникало. Значит, в земле гроб не мог нагреться.
— Может быть… пожар, — нерешительно заметил Владилен.
— Возможно. Но в конце концов это не так уж и важно. Налицо факт, что тело почти не затронуто разложением. И этот факт — основа всех наших планов.
— Вы не могли бы рассказать еще об этих планах?
— Вы уже кончили завтракать? — вместо ответа спросил Люций.
— Да, я сыт, спасибо! — ответил Владилен.
Он поклонился в сторону Мэри, которая все время слушала, не произнося ни слова. Молодой астроном заметил, что ее настроение, отличное в начале завтрака, испортилось после слов Люция о том, что на днях начнется работа над мозгом.
Мэри ответила кивком головы.
— Тогда пройдем в сад, — предложил Люций. Он посмотрел на дочь, подошел и поцеловал ее в лоб. — Каждая профессия, — сказал он, — имеет свои приятные и неприятные стороны.
Он вышел из комнаты. Владилен последовал за ним.
Спустившись по ступеням веранды, Люций подошел к скамье, стоявшей в тени мангового дерева.
— Я люблю это место, — сказал он, жестом предлагая Владилену сесть рядом с ним. — Здесь как-то особенно чист и приятен воздух. Вы хотите знать наши планы? Мы не делаем из них тайны. Но чтобы вы лучше поняли, мне придется начать издалека.
— Я готов слушать вас до утра, — сказал Владилен.
Несколько минут Люций молчал, точно собираясь с мыслями.
— Смерть… — задумчиво начал он. — Много загадок таит в себе это простое и всем знакомое слово. Внешне смерть проста. Это остановка деятельности сердца, которое прекращает подачу крови, а с нею и кислорода к клеткам тканей. Я говорю о смерти человека и других млекопитающих позвоночных животных. Не получая кислорода, клетки умирают, ткани начинают разлагаться. Вот и все. Видите, как просто. Проще быть не может. Но это только на первый взгляд. Вопрос в том… впрочем, не будем отвлекаться. В медицине различают смерть клиническую и смерть биологическую. Первая — это еще не окончательная смерть. Она характеризуется только остановкой сердца. После нее возможно вернуть человеку жизнь. Первым, кому удалось это сделать, был профессор Неговский, живший в первом веке коммунистической эры. Профессор — это научное звание тех времен, — пояснил Люций. — В то время считали, что клиническую смерть отделяет от биологической, то есть окончательной, шесть минут, после которых происходят уже необратимые изменения в клетках головного мозга и центральной нервной системы. Профессору Неговскому удался опыт потому, что он попал к умершему человеку через одну минуту после остановки сердца, то есть имел в своем распоряжении достаточно времени. Этот промежуток между клинической и биологической смертью называют с тех пор мнимой смертью. Вот здесь и таится бесчисленное количество загадок, над решением которых бьются поколения ученых вплоть до наших дней. Чем дальше проникала наука в тайны клетки, тем больше становился период мнимой смерти. Настойчивый труд биологов продлил его от шести минут до трех часов. Мы добились того, что в течение трех часов после остановки сердца человека можно вернуть к жизни. — В голосе Люция звучала гордость. — Но где находится предел мнимой смерти? Ведь не может же быть, чтобы таким пределом являлись три часа? Нет, он лежит гораздо дальше, но где?..
Люций посмотрел на Владилена так, словно только что вспомнил об его присутствии.
Читайте в следующем номере «Искателя» статью Н. Лысогорова «Через смерть — к жизни». Статья посвящена вопросам анабиоза.
— Извините! — сказал он. — Я уклонился в сторону. Это мой больной вопрос. Я сегодня немного рассеян, мне не дает покоя одна мысль. И самое интересное — это то, что я сам прекрасно сознаю, что мысль абсурдна. Волгин умер не три часа, а почти две тысячи лет тому назад. Да, так вернемся к нашей теме. Я уже говорил вам о наших ближайших планах. А вот года через два, если все пойдет так, как мы предполагаем, тело можно будет вынуть из раствора.