Искатель, 1961 №4

Карсак Франсис

Максимов удивленно посмотрел на полковника.

Сергеев тихо ответил срывающимся голосом:

— Да… Я расскажу… я расскажу все…

Радиолюбители — народ увлекающийся. И, как все люди такого рода, они всегда видят друг друга издалека, всегда найдут общую тему для разговора.

Не было ничего удивительного в том, что, когда однажды радиотехник Сергеев положил рядом с собой на столике кафе миниатюрный радиоприемник величиной с зажигалку, к нему подсел какой-то человек и с интересом и хорошим знанием дела повел разговор на близкие обоим радиотемы.

Узнав

о том, что Сергеев имеет возможность в своем институте делать недоступные в домашних условиях тонкие, почти ювелирные, работы с радиодеталями, его новый знакомый загорелся…

Не прошло и получаса, как он нащупал слабую струнку Сергеева, неравнодушного к новинкам несколько иного рода: галстукам, способным менять свой цвет, носочкам, сделанным из нейлона или какого-нибудь иного новейшего «она», — словом, к тому, что многие парни справедливо и несколько презрительно величают «барахлом».

А в этом отношении у нового приятеля Сергеева, в свою очередь, были кое-какие возможности. По его словам, он работал шофером, часто возил иностранцев и умел не отказываться от «сувениров». Словом, контакт был налажен, и, встречаясь в том же кафе, обе стороны оставались довольными друг другом.

Но однажды новый приятель Сергеева обратился к нему с невероятным требованием: вынести из лаборатории новый, совершенно секретный блок. Иначе начальству станет известно о махинациях с деталями.

— Ты это серьезно? — спросил слегка хмельной Сергеев, все еще надеясь, что его сосед по столику глупо пошутил. — Ведь я их не крал, эти детали… Мне Иван Иванович разрешал отбирать из некондиционных. Даже пропуск на них выписывал.

— Наверное, не для того, — засмеявшись, сказал «приятель», — чтобы обменивать их на барахлишко…

— Постой, постой, — сразу отрезвел Сергеев. — О каком ты блоке? Какой блок? Кто тебе о нем сказал?

— Ты же и сказал! Пить-то не умеешь… Может, послушать хочешь? У меня все записано. — И он вытащил из кармана маленький магнитофон. — Ну, ну, без глупостей: тебе же будет хуже! Выйдем отсюда, поговорим.

Сергеева охватил панический страх. Он согласился на все, но выносить блок из лаборатории категорически отказался. Он говорил, что его обнаружат, что он обязательно чем-то себя выдаст. Заклинал что-нибудь придумать. Тогда «приятель» подробно расспросил его обо всех порядках в институте, о людях и в конце концов милостиво освободил перепуганного парня от необходимости красть блок, заменив это более простым заданием — снять слепок с ключа лаборатории. Сергеев это сделал. Затем в его обязанности входило только дать сигнал: назвать день, когда вечером в лаборатории наверняка никого не будет. В тот самый день во время обеденного перерыва Сергеев сходил в кафе, расположенное рядом с институтом, и сообщил обстановку.

Остаток дня парень был сам не свой. Несколько раз он мучительно порывался пойти и все рассказать, но так и не решился. И только в самый последний момент его словно осенило: надо поменять блоки местами, ведь тот, кто придет, будет знать только одно — надо взять левый… А там уж будь

что будет. Дома он ночевать побоялся — пошел с вечера на вокзал, просидел там до утра, сел в первую электричку, но на завод так и не поехал. Выходил на каких-то полустанках, снова уезжал, ночевал тоже на станции за городом и вернулся в Москву на другой вокзал. Даже это он предусмотрел, спасаясь от преследования «приятеля». Взял такси и приехал прямо в институт, сам не зная, на что решиться… Увидев, что блоки на тех самых местах, на которых он их позавчера оставил, Сергеев решил, что кража не состоялась и никто ничего не заметил. Тогда он подумал, что, пожалуй, самое лучшее сейчас же незаметно поставить блоки на свои места. И вот…

…Увы, исповедь Сергеева почти не облегчила задачу Соболева. Оставалось множество неясных вопросов.

По своему обыкновению Павел Александрович выписал их столбиком на листе бумаги и внимательно проглядывал — снова и снова.

Что делал Брагин, когда задержался в лаборатории накануне своей смерти? Как попали к нему резервный блок и записка, видимо убившая этого старого, больного человека? Какое отношение он вообще имеет ко всему этому? И самое главное — кто же проник ночью в лабораторию и как ему удалось вынести блок из института, отлично охраняемого? Ведь блок хоть и миниатюрен, а за щеку не поместится…

Перед полковником лежал и обрывок записки, найденной у Брагина: «Отец, ты должен помочь. К тебе…»

Что это может означать? Ведь Алексей Брагин давным-давно умер, погиб… Все предельно смутно, неясно. Тут можно гадать без конца. За что же зацепиться?

Павел Александрович снова посмотрел на список вопросов.

Бесспорно только одно: «приятель» Сергеева к институту никакого отношения не имеет. Кто же ему помог? Кто мог, не привлекая особого внимания, проникнуть в лабораторию ночью? Легче всего это, конечно, сделать кому-либо из охраны.

Соболев потянулся к телефону. Через минуту он уже точно знал, что в ту ночь в главном корпусе института дежурили тридцать два человека. Как определить, который из них? Ведь не осталось никаких следов, ни отпечатков пальцев (должно быть, действовал опытный человек), ни… Но ведь какой-нибудь след всегда остается! Он сам говорил об этом Максимову: «Электроника уже помогла нам установить, что…» Электроника… А ведь это идея!

Едва рассвело, полковник снова примчался в лабораторию к Максимову. Со вчерашнего дня тот заметно осунулся и выглядел неважно: видно, провел тяжелую ночь.

«Сволочи, — подумал Павел Александрович, — как мешают людям! Этому бы сейчас выдумывать какую-нибудь штуковину для связи с космическими ракетами, а он вынужден возиться со мной…»

— Я вас слушаю, товарищ полковник, — с напряженным ожиданием сказал Максимов.

— Вот что, Иван Иванович. Мне пришла в голову одна идея. Может быть, она покажется вам нелепой, но… мы выяснили, что момент перестановки блоков в локаторе на прием зафиксирован на магнитной ленте…

— Да. А что же вас заинтересовало?