Искатель, 1961 №6
Шрифт:
— Вот что, товарищи, — сказал Роберт, — организуйтесь по звеньям, человек по десять-двенадцать, и мы начнем эвакуировать вас в лес, к партизанам. Оружие раздобудем.
При тусклом свете плошки Сосновский и Фельдон составили план эвакуации гетто. Гриша Фельдон, рослый, плечистый парень, обещал вывести из гетто первую группу.
— Наши ребята доставят вас прямо в лес, — объяснил Сосновский.
Фельдон кивнул.
— Хорошо. Давид возьмет на себя военную организацию группы. А шрифт мы, товарищ Роберт, достанем. Он у нас спрятан в надежном месте. Только как его вывезти?
Орлюк нашел выход:
— Возьмем швейную машину, вытащим механизм и в середину положим шрифт. Часовой разрешит вынести машину, если
Роберт, переночевав в гетто, вместе с колонной прошел на станцию. Теперь ему предстояло найти Руцкого, известного в Лиде «вольного коммерсанта».
Второй раз Сосновский отправился в гетто вместе с Руцким в его санках, запряженных гнедой лошадкой. Иван Михайлович Руцкий был интересной и довольно характерной фигурой для Лиды тех лет. Торговлей он занимался давно, без конца что-то покупал и перепродавал. При заполнении анкет в графе «род занятий» гордо ставил два слова: вольная коммерция. Таких коммерсантов в Лиде при панской Польше было много, пожалуй, больше, чем рабочих, — ведь город не был тогда индустриальным. Это торговое племя отличалось бедностью и жило главным образом привязанностью к своим торговым занятиям. Руцкий часто разъезжал по окрестным селам, скупая всякое барахло, и, случалось, под ворохом сена в своей таратайке привозил подпольщикам пачки листовок или мины. Он помогал партизанам, не забывая при этом и своих интересов «вольной коммерции».
И теперь, когда Сосновский, разыскав Руцкого, сообщил о выгодной сделке — покупке зингеровской швейной машины, — старик понимающе усмехнулся: «Машина так машина. Было бы что покупать».
Сосновский и Руцкий подкатили к воротам гетто. Часовой, получивший от вольного коммерсанта «на магарыч», пропустил санки. В доме Фельдона все было готово к отправке. Янкель Двилянский познакомил Роберта с тремя исхудавшими, уже немолодыми мужчинами, одетыми в тряпье.
— Познакомьтесь, — с гордостью сказал переводчик. — Личный состав будущего партизанского госпиталя. Хирург, дантист и терапевт.
— Мы давно хотим попасть к партизанам, — сказал один из врачей.
Роберт обнял переводчика.
— Спасибо, Янкель. Товарищи, вы очень нужны в отряде. Двилянский сообщит вам о дне побега.
Приближался комендантский час. Приходилось спешить. Взяв швейную машину, ставшую неимоверно тяжелой от свинцовой начинки, Роберт направился к выходу. Неожиданно его остановила дряхлая, согбенная старуха, молча сидевшая в углу комнаты.
— Молодой человек, возьмите эту вещь.
Роберт развернул сверток. В нем была немецкая офицерская шинель тонкого сукна. Шинель уже видала виды. Зато обер-лейтенантские погоны были новенькими.
— Поверьте старухе, вам пригодится мантель.
— Откуда вы ее взяли?
— Немецкий офицер дал. Он отобрал у меня меховую шубу. Когда я заплакала, он ударил меня и дал этот мантель в обмен. Он сказал, что немцы не обижают женщин. А зачем мне офицерский мантель?
Роберт, поблагодарив старуху, взял шинель, еще не зная, какую роль она сыграет в этой поездке. На всякий случай он прихватил с собой и старую офицерскую фуражку, неизвестно каким образам попавшую к «вольному коммерсанту». Через несколько минут подпольщики и папаша Руцкий выехали из гетто. Поднялась метель. Роберт торопил вольного коммерсанта, чтобы до комендантского часа проехать заставу на окраине города. Но комендантский час все-таки опередил их. Из темноты вынырнула полосатая жердь шлагбаума, преградившая шоссе.
Немецких солдат не было видно. Желтел огонек контрольной будки.
— Может, свернем и — стороной? — спросил Руцкий.
Стороной? Но что стоило догнать клячу вольного коммерсанта среди сугробов? Нет, рисковать таким грузом, как шрифт, Роберт не имел права. На глазах у Руцкого подпольщик напялил офицерскую шинель прямо на ватник и распахнул дверь избушки: будь что будет. Рука сжимала в кармане шинели рукоятку снятого с предохранителя пистолета.
Но картина, которую Роберт застал в будке, вовсе не была воинственной. Часовой, положив голову на телефон, дремал. Видно, тепло «буржуйки» разморило его, и бдительный страж нечаянно нарушил строжайшие предписания устава караульной службы. Оглушить ударом пистолетной рукоятки или, завернув «вальтер» в полу шинели, чтоб не был слышен выстрел, послать в часового пулю? Но разве нет иного средства ошеломить этого фрица?
И, склонившись к часовому, Роберт закричал:
— Aufstehen! — Встать!
Немец испуганно вскочил, стукнувшись головой о потолок низкой будки. Его белесые ресницы испуганно вздрагивали. Он видел перед собой засыпанного снегом обер-лейтенанта. Готовясь к побоям, часовой уже откинул назад голову и зажмурился. Нет, Роберт нарушил бы весь порядок немецкой армейской жизни, если бы ограничился руганью. Настоящий офицер не может допустить подобного либерализма. Но шутка сказать — ударить такого верзилу! В нем было не меньше двух метров, а Роберта в институте еще на младших курсах прозвали «коротышкой». И, встав на табуретку, Сосновский отвесил фрицу две звучные пощечины.
Потом все еще не пришедший в себя солдат открыл шлагбаум. Приставив пятерню к пилотке, перевязанной каким-то нелепым шарфом, он почтительно проводил офицера.
Всю дорогу до леса Руцкий посмеивался в свои запорожские усы. Случай с немецким часовым доставил ему немало веселых минут. Но Роберт долго не мог успокоиться. Впервые в жизни он ударил человека по лицу…
В лесу Роберт отпустил Руцкого и кладбищенской рощей, задворками, добрался до своей квартиры. А через несколько дней подпольщики получили первые номера газеты «Вперед» и вывесили их на улицах Лиды. Что касается новых друзей Роберта, жителей гетто, то они с помощью верных проводников Шурика Климко и Толи Качана благополучно ушли в лес. Впоследствии из бывших жителей гетто был организован партизанский отряд имени Орджоникидзе. Трое врачей, с которыми Сосновского познакомил Янкель Двилянский, основали в лесу партизанский госпиталь. Подпольщики успели переправить в лес лишь незначительную часть евреев — гестаповцы прервали их работу. Почти в один день по приказу Эйхмана было уничтожено все население гетто в Лиде. Восемь тысяч евреев были расстреляны и похоронены в ими же вырытых братских могилах.
Мартовской ночью Шурик Климко постучался в дом Александры Иосифовны:
— Роберт дома?
— У себя.
Шурик, ввалившись в комнату, вытер ладонью вспотевшее лицо, расстегнул ватник, отдышался:
— Был Жуков. Велел отвести вас в лес. Возле избушки Моисеевича Коннов вас ожидает.
Коннов был командиром самого крупного партизанского отряда, входившего в Лидское соединение.
— Говорят, есть особое поручение горкома.
Роберт, поспешно одевшись и сунув в карман «вальтер», вслед за Шуриком выбежал на улицу.
— Успеем до рассвета?
— Должны успеть.
Талый, покрытый ледянистой коркой снег предательски громко хрустел под Ногами. Наконец они выскользнули за городскую околицу на поле. Едва приметной стежкой, хорошо знакомой Шурику, друзья вышли на опушку рощи.
Бойцы из партизанского охранения встретили Роберта и Шурика на дороге, отвели по лесным тропам через топи, на сухую, поросшую осинничком поляну. Там у землянки стояли покрытые попонами партизанские кони.