Искатель, 1962 №2
Шрифт:
— Нашел! — вдруг объявил начальник заставы.
Я подбросила в очаг охапку топлива. Кривые языки огня жадно лизнули сухую полынь и чертополох. Сноп пламени метнулся вверх. Он осветил обширную ладонь, а на ней маленький цилиндрик — не толще соломины.
— Дай сюда! — перехватила Елена Васильевна находку мужа; ловко зацепив ногтем край, она растянула пленку. Мы склонились над ней. Что это? Пик Алмаз, ледник Ордебар, наш лагерь…
— Карта, наша карта! — крикнула я.
— Какая? — подался вперед начальник заставы.
— Которую мы составляли. Ветер унес ее… искали с собакой… не нашли… затем силь… — растерянно бормотала я,
Словно прислушиваясь к нашим словам, Тюнька поскреб лапами земляной пол и ткнулся носом мне в руку.
— Что скажешь? — спросила я пса по привычке.
И тут же замелькали мысли. Карта? Ее клочья навек похоронены в ледниковой трещине. И раньше она была надежно упрятана. Сфотографировать ее невозможно. Но факты — вещь упрямая! Почему Тюнька вел себя так странно перед силем? И за что он тогда особенно возненавидел Карымова? Мгновенно и яростно! Странно, очень странно… И вдруг припомнился рассказ доктора Бакиева: Абдул-Каюм на корточках перед раскрытым сундуком в запертой кибитке.
Я бросилась разбирать ступенчатую пирамиду сундуков. Подергав прочные накладки нижнего — он был заперт солидным висячим замком, — я сказала:
— Здесь! Карта здесь! Ломайте!
Жалобно застонали петли. Вихрем полетели вещи: вот знакомый мне ковер-намазлык, парадный шелковый халат, ослепительно зеленая ткань чалмы, вышитое сюзане, полотенца…
Стоя на коленях, я рылась в сундуке. Тюнька обнюхивал имущество. Уткнувшись в цветистое тряпье, он словно ловил среди чужих запахов какой-то еле уловимый, но знакомый.
— Ища, ищи хорошенько! — поощряла я собаку, потряхивая вещами Абдул-Каюма. Под руку попался большой, что-то напомнивший мне кисет. Где и когда я видела такую парчу? Ощупав цветистый мешочек, я осторожно развязала шнурки. Чай, зеленый кок-чай. Но что в нем блеснуло? Достала — запрятанный металлический капсюль. Отвинтив нарезную крышку, извлекла крохотный, наполовину пустой пузырек с маслянистой жидкостью.
Ко мне подбежал пес.
— Ты нашел? Что? — наклонилась я к Тюньке и увидала под моржовыми усами измызганный уголок плотного ватмана. Поднесла его ближе к огню.
Неужели кусок нашей карты? Да, конечно! Вот две цифры координатной сети… Как он сюда попал? Значит, карта побывала здесь?
— В капсюле яд! — неожиданно крикнула Елена Васильевна.
Я вспомнила: в ют вечер, когда повар угощал нас сочной дыней, Карымов именно из такого кисета заваривал кок-чай. После дыни мы все отказались от чая, только Алимджан подставил свою пиалу. Значит, это Карымов отравил Алимджана! Но зачем?..
Что-то сказав пограничнику, Подопригора поспешно вышел из михмонханы. Надевая Тюньке ошейник, я увидела через окно, как начальник жестами объясняется с жителями кишлака. И вдруг всех словно ветром сдуло. Люди помчались в разные стороны. Казалось, их тени едва за ними поспевают: Абдул-Каюм, пользуясь всеобщим замешательством, скрылся.
Тюнька — шерсть на загривке дыбом — тянул к двери.
— Ищи! — я дала собаке снова понюхать оборванный угол карты.
Пес уткнулся носом в землю и повел, а точнее — поволок, нас. Вскоре мы очутились у подножия скалистого кряжа.
Собирались
Тюньку спустили с поводка. Балансируя над пропастью, проползая под нависшими скалами, мы углубились в хаотическое нагромождение утесов. Как выбираться назад из этого каменного лабиринта?
Пес пролез в узкую расщелину. Я — за ним. Но… застряла. Насилу выползла назад.
— Давайте я, — ловко и легко, совсем по-мальчишески Елена Васильевна нырнула в темное отверстие.
Когда она показалась из провала, огненная паутина молний оплела небо, а ветер с косыми потоками дождя едва не сбивал с ног.
Доктор прижал к груди измазанные ладони:
— Карта здесь!
…Как мы не сломали себе шею на обратном пути, не могу постигнуть! Стоя на одной ноге — куда поставишь другую в этой беспросветной, как разведенная сажа, черноте? — ждали, когда туча извергнет ослепительно синее пламя, чтобы при вспышке сделать бросок вперед и выгадать несколько метров пути. Зато по улочкам Мын-Тэке мы уже мчались, мокрые до нитки, прямо на гул толпы. Около мазара, в тесном, как перчатка, подземелье, разыскали сбежавшего Абдул-Каюма.
Допрос кончился.
Между прочим, мыло, мочалка и ведро горячей воды превратили седобородого старца в средних лет афганца — возраст Крашеной Бороды. Оба были агентами иностранной разведки. Тщательно обшарив наш лагерь, они убедились, что поживиться здесь не удастся, и тогда стали действовать через Абдул-Каюма. Этот религиозный старец в прошлом судился за контрабанду и некоторые другие дела. Шпионы что-то знали, запугали или купили его. Поняв, что за бутылку водки Карымов продаст родного отца, старик выбрал его исполнителем задуманного. Не вышло! Отравился один Алимджан: мы не пили кок-чая.
…Преступников увезли. Мы сидим усталые, но вполне удовлетворенные. И даже чуточку грустные. Сказалось напряжение последних дней. Впереди — возвращение домой. Возвращение, о котором мы столько мечтали. А потом… потом мы опять заскучаем по суровой природе Памира и опять нас потянет в эти края.
Е. Федоровский
ТЫ БУДЕШЬ ЛЕТАТЬ, ДРУЖИЩЕ!
Рисунки Ю. Макарова
Тяжелая летающая лодка «Каталина» вырвалась из боя.
Обшивка, изодранная разрывами, гремит, хлопает по шпангоутам. На плоскостях белеют подпалины, дымит элерон.
Холодный ветер врывается через разбитый фонарь, со свистом носится по отсекам. Зенитный снаряд разорвался прямо перед кабиной, вышиб бронированное стекло и тяжело ранил второго пилота. Голова Коли Звягинцева склонилась набок. К рее примерз бинт. Струйка крови сбегает с виска на подбородок. Торопливые капли, подхваченные ветром, падают на развороченную рацию, окрашивая ее ярким суриком. Вася Моргун, бортмеханик, хотел вытащить пилота из кресла и опустить вниз. Там не дуло. Но Звягинцев в парашюте и спасательном жилете слишком велик, а Вася слишком тщедушен.