Искатель, 1962 №2
Шрифт:
— Скорость?
— Сто десять!
Командир прижал «Каталину» ближе к воде. В прямолинейном полете лодка набрала скорость. Замелькали барашки, постепенно уменьшаясь в размерах. На высоте пятьдесят метров «Каталина» выполнила первый разворот и вышла на траверз катера.
— Сбросим на них бомбы.
— А сработают ли замки? — усомнился Вася. — Вы же их успели только чуть ковырнуть…
— Смотри в эту штуку. Как увидишь цель в красном кружке, дергай за рычаг.
«Каталина» еще раз развернулась и вышла на катер. Вася прижался к прицелу. В окуляре он видел сторожевик, похожий на огромного жука, от которого расходились
Грозно гудя моторами, «Каталина» неслась над самой водой к катеру. Красная черточка коснулась цели.
Две бомбы сорвались с замков и стремительно понеслись к морю.
Взрывы качнули «Каталину». Минутой позже Алексей и Вася увидели клубок черного дыма, повисшего над сторожевиком.
Солнце опустилось к черте горизонта. По воде побежала дорожка цвета меди. Если лететь от солнца, она приведет к родным берегам, к базе, откуда поднимались громить врага тяжелые машины. Израненная, но не побежденная лодка летела над этой угасающей дорожкой, покачивая широкими крыльями.
Алексей поглядел на Васю. Бортмеханик сидел в кресле второго пилота, осторожно двигая штурвалом.
— Я, кажется, перестал различать цвета, — тихо проговорил Алексей. — Сейчас море темное?
— Нет, синее с красным отливом, — отозвался Вася и подумал, что вспышка взрыва, видимо, нарушила в зрении командира какие-то винтики и мир со всеми его цветами потерял яркость. Остались два цвета — черный и белый… Да, черный и белый. Обыкновенное серое фото… Не скоро увидит он, как наливаются солнечным светом ромашки, как загорается радуга после грозы. Но главное, главное — не скоро сможет он различать многоцветные огни аэродрома…
— Ну вот, кажется, отлетался я, — вздохнул командир. — А у тебя все впереди. Ты будешь летать, дружище!
В. Смирнов
ОДИН ДЕНЬ НА БЕЗЫМЯННОМ
День мой — век мой.
Рисунки Н. Недбайло
Кожин вернулся из отпуска в апреле на два дня раньше. Всю длинную дорогу Кожин вспоминал юг, думал о Сибири и удивлялся тому, как крепко привязался к ней за два года. Кожин приехал в Сибирь еще мальчиком — ведь можно быть мальчиком и в двадцать три года — и здесь, в чужих краях, возмужал, окреп и превратился в того смуглолицего, дерзкого, знающего себе цену парня, которого называли по фамилии.
Рано утром Кожин пришел в контору «Сельэлектро». В конторе было пусто и холодно. Повсюду лежали мотки тяжелого провода. В большой неуютной комнате Кожин встретил инженера Прокопия Петровича. Инженер долго жал руку отпускнику, хлопал его по спине, ласково глядел в глаза, удивлялся южному загару и, подмигивая, расспрашивал о южных развлечениях.
Личико Прокопия Петровича выражало крайнюю степень любопытства и зависти.
Кожин не любил инженера.
— А где люди? — опросил он.
— На втором переходе, — сказал Прокопий Петрович. — Аврал, братец, такой аврал…
Кожин промолчал.
— Аврал!
— А где мой трактор? — спросил Кожин.
— На первом переходе остался, — ответил Прокопий Петрович. — На острове. Теперь до зимы простоит.
— Да ты что?! — тихо сказал Кожин.
— Успокойся, Кожин, — замахал руками Прокопий Петрович. — Подумаешь! Старая машина.
— А что с ним?
— Муфта сцепления… Людей-то не хватает, Кожин. До зимы простоит.
— Сам поставлю муфту, — сказал Кожин.
Прокопий Петрович еще сильнее замахал руками:
— Один? Весна, Кожин, лед тонкий, река вот-вот тронется.
— Я еще в отпуске, — сказал Кожин. — Сам знаю, как отдыхать. Пойдем выберем муфту, Прокопий Петрович.
В приангарский поселок со странным названием Долей Кожина привез попутный грузовик. Шофер помог Кожину выгрузить сундучок с инструментами, тяжелую круглую тракторную муфту сцепления, залил баки бензином из бочки, стоявшей в кузове, и уехал в какую-то дальнюю деревню. Кожин оставил муфту и сундучок у опустевшей дороги и пошел по единственной улице поселка к берегу Ангары. С минуту постоял под гудевшими проводами электротрассы. Провода были белыми от инея, жужжание их было густым, и Кожину показалось, будто они впитали в себя живой гул уже законченной и оставленной людьми стройки.
Кожин вспомнил, как зимой начальник конторы отсылал телеграмму в Иркутск. Телеграмма начиналась словами: «Переход электролинии через Ангару завершен успешно. Особенно отличились комсомольцы…» Дальше шли фамилии, и среди них называлась фамилия Кожина.
Сейчас Кожин стоял на крутом правом берегу и смотрел на остров. У этого острова не было названия, и рабочие окрестили его Безымянным. Издали опора на острове казалась изящной и легкой. Ее очертания напоминали бокал с длинной хрупкой ножкой. Солнце еще не смыло серой пленки с неба, и реку, остров на ней, дальние леса, деревушку на берегу заливала утренняя синева. Кожин едва различал под опорой темное пятно приставшего к земле трактора, Это была его машина. Он знал на ней каждую царапину, а стройки оставили на теле трактора немало шрамов.
«Одному будет здорово трудно, — подумал Кожин. — Черт, и на улице никого не видно…»
Он вернулся в поселок и заглянул в кузницу. Когда Кожин ставил опору, ему не раз приходилось обращаться за помощью к кузнецам. Но сейчас в кузнице было тихо.
Кожин, обеспокоенный молчанием поселка, быстро взбежал по ступенькам пятистенки, фасад которой был украшен плакатом «При пожаре звони по телефону 01». В затерянной таежной деревушке не было телефона, и, увидев плакат, Кожин фыркнул. Обычно в этом доме дежурил хорошо знакомый Кожину старик, начальник пожарной охраны «Заготзерна».
За дощатым грубым столом сидел мальчишка, подросток лет пятнадцати, стриженный под нолевку, ушастый и конопатый. Над мальчишкой во весь плакатный рост красочно стоял рабочий в аккуратном синем комбинезоне и укоризненно тыкал в Кожина пальцем: «Не зажигай мусора вблизи строек!»
— Что это у вас никого не видно? — спросил Кожин.
— Все на телефоне, — серьезно ответил конопатый.
— Каком телефоне?
— Субботник у нас, — пояснил конопатый. — Коммунистический. Всем обществом телефон тянем из Кусакина. И радио. Всяко разно. Аврал!..