Искатель, 1990 № 01
Шрифт:
Пасечник подошел к нам. Подозрительно посмотрев на лимузин и на шофера Министра, который стоял, облокотившись на капот машины, он спросил:
— Откуда вы взялись? И кто вам позволил перелезть через мой забор?
— Мы из южного военного округа. На два дня в увольнении, — ответил Министр. — Мы заинтересовались, когда узнали, как ты… вы работаете на пасеке… Эти пчелы… это ваши собственные пчелы?
Пасечник кивнул:
— Все до одной мои. Нынче летом я завел четыре новых роя. Неплохо, а? — Он рассмеялся. — Важно успеть поймать рой, пока пчелы не подались, как говорится, к чертовой бабушке. Пасеку надо расширять, а плодить диких пчел незачем. Пчелы должны производить
— Вот они и произвели, — заметил Министр, Я понял, о чем он подумал, и в душе посочувствовал пасечнику. — Весь этот мед? — спросил Министр и кивнул в сторону извлеченных из улья рам.
— Да, весь, — подтвердил пасечник.
— А где же они берут, так сказать, сырье?
— Ха! — Пасечник пожал плечами. — Везде понемножку — с полевых цветов, с фруктовых деревьев, с рапсовых полей, а ближе к осени собирают с вересковых пустошей, их тут полно.
— Ваши вересковые пустоши? Ваши рапсовые поля?
— Не-ет, конечно.
— А как же пчелы зимой?
— Зимой я даю им сахарный сироп.
На обратном пути Министр сидел рядом со мной на заднем сиденье и все время молчал, задумавшись. Я не решался спросить, что так занимало его, но догадывался, что слова пасечника произвели на него впечатление. Внезапно Министр оживился. Он многозначительно взглянул на небо и стал импровизировать.
Вот пчелы летят вон. Но ловит снова их он. Богатство, что они запасают, Хладнокровно он отбирает. Дает взамен он им — что? Водичку сладкую — и все. Профит свой хочет нарастить! Что ж делать нам? Конец сей блажи положить!Закончив, он удовлетворенно откинулся на спинку сиденья. Его мысли, выраженные в стройной форме, всегда становились похожими на отшлифованные драгоценные камни, когда ничего нельзя изменить, не нарушив единства.
Он просил меня по возвращении из поездки немедленно создать комиссию, которая занялась бы пересмотром правил для пчеловодов и для всех тех, кто против коллектива, но лишь в том случае, если они представляют собой незначительные меньшинства.
Новый министр задумался. Ом хорошо помнил и тогда еще записал в дневнике, что Министр, пока проект новых правил комментировался в прессе, получал письма с угрозами. Два таких письма он зачитал в одном выступлении по телевидению.
С годами писем с угрозами становилось все больше. Но Министр получал и заверения в любви и преданности. «Это награда за хорошую власть, — обычно говорил он. — А другие? Что получают другие? Те беззастенчивые, которые накапливают богатства, столь огромные, что, будучи не в состоянии потребить их сами, вынуждены превращать эти богатства в промышленное центры, и посредством подачек в виде заработной платы эксплуатируют людей в целях накопления новых богатств. Получают ли они любовь и благодарность люден? Конечно же, нет.
А мы, олицетворяющие хорошую власть, видим в поддержке народа прочный фундамент, на котором можно продолжать созидательный труд. За нашей властью стоит власть миллионов.
Власть, не купленная и не подкупленная. Власть, выросшая из глубин истинно коллективного, самоотверженного, демократического понимания того, что общество создается не отдельными личностями, а, наоборот, отдельные личности создаются обществом и что ответственность отдельной личности за общество должна основываться на ответственности общества за коллективного индивидуума».
Немало
Новый министр вспомнил еще один эпизод. В какой-то мере он был показателем гибкости и дипломатического таланта Министра, приобретенных им опытом встреч и дискуссий на высшем уровне, почетных миссий и совместной с единомышленниками деятельности, когда собственные интересы подчинялись серьезным, нередко глобальным, проблемам и когда феноменальное политическое чутье Министра сообразовывалось с его провидческими амбициями. О величии можно судить лишь в сравнении с чем-то другим: одинокая высокая пальма в пустыне, несмотря на свое величие, зависит от окружающих ее песков, деревья-великаны в девственном лесу отстаивают себя именно величиной своих размеров. Сознание этой истины и интуитивный выбор подходящей почвы для буйного роста и для разветвления корней, вдохновляли Министра всякий раз, когда представлялась возможность совершить сенсационные действия, вызывавшие восхищение, а порой изумление во всем мире, но прежде всего в своей стране. «Личные цели, — говорил он, — рождают цели всеобщие. Личное мужество создает нацию героев, а готовность брать на себя личную ответственность делает мужество свойством каждой отдельной личности. И посмотрите, к чему приводят ложь, клевета, трусость и наглость — к саморазрушению носителя этих качеств».
Министр любил облачать подобные мысли в словесные одежды, не боясь высмеивать невежд и клеветников, срывать с них маски и беспощадно разоблачать, независимо от того, соотечественники это или иноземцы, единомышленники или противники.
Что следует сделать, подумал новый министр, чтобы его мантия пришлась по плечу? Где взять такие силы, которые могли бы продолжать совершенствовать процесс созидания в соответствии с указаниями Министра? Только многим людям сообща под силу ноша, навьюченная на одного вола, только стая птиц сообща способна обозреть такие огромные пространства, которые один орел может окинуть своим взглядом. Вола покарала судьба, и орла пронзила стрела молнии.
Новый министр неторопливо перелистывал страницы дневника.
Его взгляд задержался на записи, сделанной незадолго до катастрофы. В одну из пятниц Министр сказал ему, что на этот раз записал выступление на видео и хочет сам увидеть воздействие своих мыслей на людей, а возможно, и на себя самого.
Диктор, разумеется, умолчит об этом, ибо иначе спонтанное ощущение присутствия, сообщаемое прямой передачей, будет утрачено, и реакция зрителей потеряет естественность. Значит им опять предстояло, «замаскировавшись», отправиться в такое место, где выступления Министра по телевидению предлагались бы посетителям в качестве сервиса. Было решено найти какой-нибудь портовый бар сомнительной репутации. Соответственно этому и переоделись, превратившись в двух портовых грузчиков в видавших виды джинсах, выцветших майках, старых кроссовках и надвинутых на лоб кепках. В таком виде они и отправились в портовые кварталы.
Спустившись по узкой улочке, ведущей к причалу, они оказались в порту. Был сырой туман — булыжники и рельсы поблескивали столь неприветливо, что оба они поежились. Возле мрачных пакгаузов ютились кабаки, будто воспаленные очаги всяческого порока и бесстыдства, где на чердаках таились каморки проституток и где свет в окошках то зажигался, то гас в зависимости от потенции клиентов. Время от времени двери распахивались, и оттуда неслись пьяные голоса и оглушительная музыка и снова затихала после того, как заглатывался новый посетитель.