Искатель, 2014 № 06
Шрифт:
— А ну, прочь! Управу она найдет! До Брежнева дойдет! Я тебя этими вот руками…
— Я не к Брежневу, я к Максякину пойду! — выпалила и хлопнула за собой дверью.
— Остудись, батя, — сказал сын набычившемуся отцу.
Подцыбин снова оказался около знакомого цековского дома. Нервно ходил по длинной асфальтовой дорожке, пересекавшей газон с зелеными фонтанчиками берез и поджидал Тамару-Два, которая должна была возвратиться из института. По лбу Михаила катились капельки пота, но он не замечал распаляющейся жары, потому что судорожно перебирал
— Ты что на улице ждешь? Папы дома еще нет.
— Я желал тэт-на-тэт с тобой поговорить.
— Конспирация? Ну пошли. На лавочку. Слушаю вас, синьор Помидор, — произнесла она, глядя на его красное от жары и волнения лицо.
— Видишь ли, Тома, скажу честно. Я тебе никогда не говорил о своих прошлых встречах с женщинами, считал, что это не надо делать. Да и вряд ли тебе это было бы интересно.
— Ну, как сказать, как сказать, — усмехнулась она.
— А сейчас понимаю, что мне надо было быть с тобой более откровенным.
— Напиши мемуары, как Казанова.
— Дело тут совсем в другом, — заметил Михаил.
— Это что, предисловие к твоему секрету? — насторожилась Тома.
— Увы, да. Одна моя знакомая дала о себе знать. И это может отразиться на нашей свадьбе.
— Та-ак, — протянула Тома. — Что же это все значит?
— Оказывается, она ждет ребенка… А я, честное слово, люблю только тебя.
Тамара покраснела:
— … На каком же она месяце?
— На шестом, — проговорил Подцыбин, глотая слова.
— И ты скрывал от меня?! — встала и решительно направилась к дому.
— Ничего не скрывал, так уж получилось, — бежал рядом Михаил. — Я и знать про нее забыл. Я и не предполагал…
Тамара резко остановилась:
— Подлец же ты, Мишка!
Сказала и пошла дальше.
Подцыбин не отставал:
— Написала мне. Я ответил, что люблю другую. Встреч больше не было. А теперь и сам не знаю, как быть.
Тома гордо вошла в подъезд и дверь захлопнулась перед носом Михаила. Процокала каблуками по кафельному полу к лифту, вдавила клавишу. Лифт тут же распахнулся. Постояла в нерешительности, оглянулась на любопытную бабку-консьержку в глубине холла и, как можно незаметнее, вернулась назад. Через стекло посмотрела на сутулую фигуру Михаила, обхватившего голову. Тихо вышла из подъезда и встала у него за спиной:
— Что же она, стерва, полгода ждала и молчала?
Он повернулся, не веря своим ушам.
— Понятно… Ну и какое же твое решение? — был следующий вопрос.
И тут же:
— Она что, угрожает тебе?
Словно очнулся:
— Они с матерью к моему начальству хотят идти!
— А ты?
— Пусть идут!
— И что будет?
— Выгонят, наверно.
— Ты что… — поправила себе челку, — Неужели ничего нельзя придумать?
— Не знаю.
— Пошли к отцу. Он скоро должен приехать, — твердо сказала она.
— А он будет ли со мной говорить? —
Тома промолчала. Поднялись на лифте, вышли в городошный коридор, в котором стремительной битой налетел на дверь генеральской квартиры уже знакомый Михаилу краснощекий велосипедист-лихач.
— Ну, хулиган! — вырвалось у Тамары.
— Бог с ним, — проговорил Подцыбин.
— А папа ваш Иван Филатыч, не приехал разве? — встретила вопросом Нина Михайловна.
— Он будет к семи, — прошелестел Михаил.
— Мы пойдем ко мне, — сказала дочь матери, потащив Мишачка за рукав.
— Ответь мне на один вопрос, — проговорила она, усаживаясь напротив него в мягкое кресло. — У тебя будет ребенок. Какие же чувства испытываешь ты сейчас?
Подцыбин пожал плечами:
— …Дайте мне сначала посмотреть на него.
— Женись и все проблемы отпадут, — глянула вму в глаза прищуренным взглядом.
— Главная проблема, — сдавленно проговорил Михаил. — Не потерять тебя.
— Ты правду говоришь?
— Если мне не веришь…Если я тебе не нужен, так и скажи.
— Нет, не скажу.
Тома встала и вышла из комнаты.
Подцыбин чувствовал себя, как при переходе снежного карниза в горах, который чуть осел под тобой и вот-вот при следующем твоем шаге обрушится в бездну. По собственному скромному опыту знал, что в такие минуты иногда овладевает полнейшее спокойствие, человек как бы смиряется со своей судьбой: будь что будет, ничего не поделаешь. И с этой свободой от всякой ответственности за себя, за свою жизнь становится легко-легко на душе, и начинают привлекать внимание совершенно незначительные подробности окружающей обстановки: какой-нибудь камешек или льдина на краю обрыва, дохленький рододендрон в протаявшей снежной лунке.
Нечто подобное было с ним и сейчас. И он, стоя посреди комнаты, вдруг заметил мотылька на оконном стекле, тщетно пытавшегося вылететь сквозь невидимую преграду и так мягко и тихо шуршащего своими пергаментными крыльями. Потом он посмотрел на стену и отметил миленький рисунок обоев: вазочки — конфетки — вазочки — конфетки, а в промежутках — шарики. «Бывшая детская», — подумалось ему. Взгляд скользнул дальше по книжному шкафу с несколькими полками книг. Среди них он отметил потертый корешок томика Рембо и рядом в затененном уголке между блестящих обложек неожиданно обнаружил темную, почти незаметную на первый взгляд деревянную икону с изображением Богоматери с младенцем. В этот момент вошла Тома и, проследив его взгляд, задумчиво остановилась возле.
— А ты бы пошел венчаться в церковь, если бы я захотела? — тихо спросила.
— А твой отец?
— Да я разве о том. Можно потихоньку от него. Уехать в деревню и там.
— Потихоньку пошел бы… — ответил он и попытался обнять ее за плечи.
— Эх ты, трусишка.
В коридоре послышался щелчок.
Раздался голос Олега Кирилловича: «Отец курсанта пришел?», на что Нина Михайловна ответила: «Нет, пока только Миша» — «А что же я его не вижу?» — «Они там с Томой».
— Пошла к отцу, — Тамара мягко сняла с плеч руки Михаила и вышла. — Пап! Посекретничать надо.