Искатель. 1964. Выпуск №2
Шрифт:
Небо вдруг стало рябым от черных шапок разрывов. Заградительный огонь был плотен, воздух потемнел от дыма.
«Ну, куда нырнуть? Где найти брешь в стене огня? Кажется, нет ее… А может, пронесет?»
Званцов нырнул в огненную стену. Самолет качнуло тугой взрывной волной, хлестнуло осколками. А остальные?
Званцов оглянулся — вздохнул радостно: пронесло.
В просвете мелькнула белая река.
— Приготовиться к атаке! — крикнул Званцов. — Пошли!
Штурмовик боднул тучи и там забился, будто попал в капкан. Близкие, но не видимые в облачности разрывы бросали самолет из стороны
Из туч выплыла земля, белая, глянцевая вода Прегеля. Глаз метнулся в сторону. Мост! По нему струится лента людей, повозок, танков.
Званцов поймал в прицел эту жирную колышущуюся гусеницу и нажал гашетку. С крыльев сорвались реактивные снаряды, огненной струей вонзились в мост.
Пролетев за переправу, он направил самолет вверх. И тут заметил, что зенитки не стреляли. Значит, в небе, за облаками, были фашистские самолеты. Если их много…
Где лучше зайти на новую атаку?
Выскочив из облаков, штурмовики окунулись в синее небо. То тут, то там проплывали бурые полосы горящих самолетов. Достаточно было одного беглого взгляда, чтобы понять соотношение сил. Гитлеровцы на выручку своей переправы бросили много самолетов, и они сейчас вступили в бой с «Яками».
Два «фокке-вульфа-190» понеслись прямо на Званцова. Уйти вниз, развернуться, чтобы дать возможность стрелку открыть огонь, Званцов не мог: его успели бы расстрелять на вираже. Он решил лететь навстречу «фоккерам», отвлекая гитлеровцев от товарищей.
— Ястреб, я с вами! — раздался в наушниках голос Канарева.
— Назад, черт бы тебя взял!
— Разрешите остаться, — секунду помолчав, упрямо проговорил Канарев.
Званцову уже некогда было отвечать. Он прильнул к прицелу, стараясь поймать первый «фоккер». Тяжелая машина нехотя поднимала нос. От «фоккеров» уже неслись, ослепляя, колючие нити трассирующих снарядов. Перед самой кабиной Званцова «фоккеры» сделали «горку» и проскочили назад. По ушам ударил тупой треск пулеметов. Это начал стрелять Сеня. Сладковатый запах пороха наполнил кабину.
— Есть один! — радостно крикнул Сеня.
Сбоку на Званцова кинулся новый «фоккер». Наперерез ему вырвался «Як». На хвостовом оперении Званцов успел заметить номер — двенадцатый. Фашист, подвернув, открыл огонь по истребителю.
— Ястреб! Слева сзади! — испуганно крикнул Канарев.
Тройка «фоккеров» заходила в хвост. Званцов думал, что сейчас начнет стрелять Сеня.
— Стрелок! Огонь!
Но Сеня молчал. Вражеская очередь разбила турель. Стрелка, видимо, убило или ранило. Канарев швырнул самолет навстречу «фоккерам», заслонив своей машиной штурмовик командира. Взрыв большой силы качнул самолет. Боковое стекло фонаря у Званцова вылетело из металлической рамы, будто выстрелило.
Званцов, не успев испугаться, глянул вниз. Окутавшись дымом, падал штурмовик Канарева.
Званцов бросил машину следом.
Канареву на мгновение удалось перевести штурмовик на крутое планирование. Дым закрывал кабину, лишь изредка появлялось опаленное
— Ястреб, — услышал Званцов свой позывной, — у меня дело дрянь. Передай, что погиб. Ей. Больше некому.
Самолёт, зарываясь носом, вошел в пике. И тут Званцов сообразил, что Канарев старается направить горящую машину на переправу…
Гибель товарища осознается поздней. Когда не увидишь на стоянке его самолета или когда будет пустовать его место в землянке. Званцов еще не успел ощутить утраты. Еще идет бой, и пальцы лежат на гашетке оружия.
От перегрузок, от бешеного вращения самолета, от стремительно перемещающихся линий неба и земли в глазах вспыхивали и потухали; красные круги. В висках больно стучало, душил ларингофон и воротник гимнастерки.
Званцов сделал попытку прорваться к тучам. Трасса впилась в мотор, гулко рванул снаряд. По фонарю ударила горячая струя масла. Второй снаряд скользнул по бронеспинке, и Званцов от боли чуть не выпустил управление. В глазах потемнело, солнце погасло, как лопнувшая лампочка.
Званцов хотел выпрямиться, но не смог. Боль заглушала все, что мелькало, билось, стреляло за козырьком кабины. Жидкое масло сдувалось с фонаря потоком воздуха, в мутном свете Званцов еще мог различать небо, далекие, повисшие где-то на границе стратосферы перистые облака, мелькающие истребители.
Самолет падал. Уши резала тишина, хотя на самом деле воздух содрогался от взрывов. Сейчас была только тишина — бездонная, цепенящая тишина.
Взгляд скользнул по приборам. Званцов отметил, что мотор еще работает. И проработает еще минуты четыре, пока насос не выкачает все масло из бака, потом еще минуты две, пока не заклинит его от перегрева. Стрелки бились в черных кружочках. Они еще жили.
Сжав зубы, Званцов выпрямил шею, тронул ручку управления. Машина вздрогнула, словно сказала: «Я еще слышу тебя». Ногой он надавил на педаль и медленно развернул самолет в сторону линии фронта.
До переднего края километров двадцать.
Надо, чтобы машина летела по прямой.
Нет, не получается… Она плохо слушается рулей.
Может быть, увеличить скорость снижением?
Но это тоже не годится. Самолет окажется у земли раньше, чем проскочит линию фронта…
Самолет бросило в сторону. Званцов с трудом восстановил равновесие. Через секунду сбоку пристроился «фоккер». Званцов напряг негнущуюся шею и стал смотреть на гитлеровца. Тот поднял очки-консервы, ухмыльнулся, провел ладонью по горлу и щелкнул пальцем, будто сбивал со стола муху.
Потом он отстал, прицелился и выстрелил. Взрыв опять качнул штурмовик, и Званцов, превозмогая чудовищную боль в позвоночнике, снова сдержал его от падения.
Гитлеровец вновь пристроился к крылу и удивленно покачал головой. Потом описал круг, словно накинул петлю на штурмовик. Гитлеровец целился по кабине Званцова. Секунда, другая…
«Да стреляй же, гад!»
Снаряд разорвался у мотора. Машина клюнула носом, будто споткнулась. В кабине запахло гарью. Мотор еще работал, но Званцов увидел, как около унта, словно из форсунки примуса, выбивалось голубоватое пламя.