Искатель. 1965. Выпуск №1
Шрифт:
Нарядилась царская дочь в свое лучшее платье, прическу навела и пошла под охраной на белый свет посмотреть, повадки людей узнать, с соседями свести знакомство.
Да… как-то в воскресенье она и пропала. Прибежала стража к царю, упала в ноги. Царь сразу учуял: «Где дочь? Сони! Ротозеи! Зайцы!»
«Идем, идем, — залепетал старший, — оглядываемся: была — и нет, как сдунуло. Только белое пятно мельтешит».
«Я покажу вам «сдунуло». Такое «сдунуло» покажу! Проморгали!» — закричал царь. Затопал ногами. Велел звонить во все колокола, разослать гонцов по заморским землям.
На площадь согнали народ, прокричали царский указ: «Кто найдет мою дочь, тому полцарства и ее рука!»
В землянке сгущается махорочный дым, плывет вверх и, приплюснувшись к потному накату, не расползается, а оседает туманом.
— В это самое время в пивной дым коромыслом стоял, — говорит Суслов. — Спорили капитан с разбитого корабля и портупей-прапорщик, отставленный от службы за самоуправство и неподчинение высшему начальству. А также за свое мнение, что, кроме него, никто не смыслит в деле вождения войск. Третьим среди них был Иван. Он больше молчал, сидел как в гостях. Они пропили все деньги и дошли уже до рубашек.
«Все дело в атаке! В Урру! — кричал портупей-прапорщик. — К чему все эти академии, училища! Встали — Урра! Наша взяла. Это говорю я, портупей-прапорщик. А то что за жизнь пошла! Окопались, зажирели. Чиркнуть из автомата — и разговор короткий».
«Сообразить чего-нибудь надо, — сказал капитан, — а то сосет».
А кто-то в это самое время начал гуторить о царском приказе.
Иван дал мысль: «Не попытать ли судьбу?»
Портупей-прапорщик подскочил и подхватил на лету мысль Ивана, еще горячую. «Я придумал! — закричал он. — Айда к царю! Просить корабль. Потребуем продуктов с запасом на три года. Будем жить припеваючи. Это так же верно, как то, что авось — не бог, а полбога есть, как то, что у меня на шкуре, кроме последней рубахи, ничего нету».
Сказано — сделано.
«Почему харчей на три года?» — удивился царь.
«Государю, — сказал капитан, — этот срок кажется длинным, как английская миля, когда ее ядрами замеряют, и любовь царя к дочери не может, конечно, примириться с таким длинным сроком, но…»
«Но! К чему вся эта дипломатия? К чему «но», которое не погоняет даже лошади! — перебил портупей-прапорщик и забил себя в грудь. — Мне, прапорщику! Сон… Вещий сон видел. Корабль с крыльями улетал за море, и на нем белое облако».
«И старшой об этом твердил, — задумался царь, но, глянув на бессловесного Ивана, буркнул: — По рукам! Только поспешите».
Корабль отплыл. Море. Воды много, а пить нечего.
Они обрадовались, когда выступил зеленый остров. Приняли решение: поохотиться, побегать по земле — размяться.
В чаще острова Иван заметил сруб, схожий с выкорчеванным пнем. Тут они и сделали привал. С утра бросили жребий: кому идти на охоту, а кому остаться и соображать обед. Жребий выпал на капитана. Капитан напарил каши и, увидев на лежанке дудочку, начал перебирать на ней. На звук открылась дверь, и ввалился старик в лаптях. Попросил капитана по-христиански поделиться с ним, странником.
«Самим мало, попрошайка лаптежный».
«Мало», — обиделся старик. И, оглушив капитана посохом, сам все съел и ушел. А когда возвратились портупей-прапорщик и Иван, обвешанный дичью, то капитан отговорился тем, что они, дескать, скоро причалили…
«Эх, ты, — скривил губы прапорщик. — Вот я завтра закачу пир. Пальчики оближете. Нам, пехоте, к морю не привыкать».
На другой день прапорщик нажарил, напарил и, поджидая, заиграл на той свистульке. Снова открылась дверь, и тот старик опять объявляется и просит угостить его, помочь человеку, потерпевшему кораблекрушение.
«Всем давать — сам ноги протянешь», — огрызнулся портупей-прапорщик.
«А, скупердяга! Получай за скупость!»
Когда капитан и Иван, волоча за собой сухостойное для костра дерево, вернулись, прапорщик развел руками.
«Прав капитан. Тут ни дров сухих поблизости нету, ни пресной воды».
Наступил черед Ивана. Он приготовил обед, приправил для вкуса разными укропными травками, натаскал про запас и дров и воды и, сделав все на совесть, так, чтобы обрадовать капитана и прапорщика, заиграл на дудочке. Опять вваливается старик.
«Пахнет дюже аппетитно, не угостишь, служивый?»
«Ешь, — сказал Иван, — на здоровье».
«Живность хорошо прожарилась», — похвалил старик.
Иван вздохнул.
«Да, — согласился он, — закусочка приличная, а горло промочить нечем».
«Э, не горюй. За этим дело не станет». — И старик что-то шепнул. Вмиг, как по волшебству, на столе выросла бутылка, так с пол-литра.
На чем я остановился? — спросил Суслов.
В ответ он услышал глубокое дыхание, сопение, всхрапывание. Снаружи ходил часовой. Слышались далекие разрывы мин. Обсыпались стены землянки.
Где-то рядом мяукала одичавшая кошка.
Днем копали траншею.
Над передним краем расползается тишина. Печет солнце. Обнадеживающее сизое облачко собралось над лесом и, не загустев, испарилось.
Изредка, лениво перекатываясь через лес, прогромыхивал артиллерийский раскат и, не срывая ничего, где-то далеко скатывался. И тишина становилась как бы еще плотней. А впереди — речка, зажатая с берегов зеленью. И на повороте реки — песчаная отмель.
«Покупаться бы!» Все увидели, как прошли вдруг над окопами откуда-то выскочившие утки и, снизившись, подняв брызги, легли на реку. Сразу сухо треснули выстрелы. Здесь ничто не должно отвлекать от отмеченных на карте ориентиров.
И все были довольны, когда утки тяжело поднялись и с шумом стремительно пролетели в сторону наших тылов.
Во время перекура опять пристали к Суслову:
— Доскажи сказочку.
— Поведай.
— На чем я остановился? — спросил он.
— Пол-литра на столе! — закричали вокруг.
— Да вы же храпели, — удивился Суслов.
— Твое и в спячке врезается.
— Ну, ладно. Иван повеселел. Высосали они эту бутылку, Иван и расчувствовался: «Мало».
«Это дело в наших руках», — и старик опять прошептал что-то по-своему. На столе сразу выстроилась батарея бутылок. Иван сбросил шапку и крякнул: