Искатель. 1965. Выпуск №1
Шрифт:
А Боря Вакар еще успеет навоеваться. Он будет летать на бомбардировщиках, с автоматом и киноаппаратом драться в битве на Волге, его наградят орденом боевого Красного Знамени и Государственной премией. Но погибнет этот хороший, добрый товарищ, талантливый оператор далеко в гитлеровском тылу, в знаменитом рейде Ковпака. Его жизнь оборвется, когда он вместе с передовым отрядом партизан будет отстреливаться от эсэсовцев, засевших в засаде…
На аэродроме я узнал, что полечу с летчиком Ереминым. Здесь же был полковой комиссар Брагин. Он сказал мне:
— Чтобы вы полетели, мы снимаем с самолета одну бомбу.
Значит, из-за меня одна стокилограммовая бомба не упадет на голову врага. Значит, летчик Еремин, штурман Заварихин и стрелок-радист Коков нанесут по гитлеровцам заведомо ослабленный удар. Смогу ли я в своей короткой ленте возместить этот ущерб?..
Кабина у «ПЕ-2» тесная, с трудом я умещаюсь между летчиком и стрелком-радистом над бомболюком, прижимаю к груди свой «Аймо». Механики сбросили с плоскостей березовые ветки, маскировавшие самолет с воздуха, убрали из-под колес колодки. Взревели моторы. Подскакивая, самолет побежал по неровному, кочковатому полю.
«Пешка» быстро набрала скорость, оторвалась и круто пошла вверх, пристраиваясь к ранее взлетевшим самолетам. Сразу стало прохладно. В кабину дуло.
Коков, девятнадцатилетний паренек, с острым носиком, стриженный наголо, взял надо мной шефство. Он обещал за пять секунд до начала бомбометания предупредить меня. Его я снимал вчера, когда полковой комиссар Брагин вручал ему красную книжку коммуниста.
На земле покоились предутренние сумерки, а нас уже освещало встающее солнце.
Штурман показал вниз. Я догадался — пролетаем линию фронта. И с той и с другой стороны желтеют прямоугольники полей, и там и здесь сбегаются и разбегаются островки садов. Слева — дым. Это горит Белая Церковь.
Рядом шли другие самолеты. Через плексиглас соседней машины я разглядел командира эскадрильи капитана Шабашова. У него было забинтовано лицо, и вчера, помню, он искал шлем побольше, чтобы не давил на повязку.
Неделю назад его машину атаковали «мессеры». Самолет Шабашова загорелся. С большим трудом летчик выбрался из пламени, но слишком рано раскрыл парашют. Гитлеровцы начали охоту за безоружным пилотом, Они били из пулеметов не по летчику, а по стропам парашюта, хотели позабавиться зрелищем, как русский летчик полетит вниз, когда они оборвут все стропы.
На нескольких уцелевших стропах, еле удерживающих купол, обгоревший, полуослепленный Шабашов спустился на передовую, добрался до наших солдат. Командир полка хотел немедленно отправить его в госпиталь, но он каким-то образом остался. В медпункте ему перебинтовали лицо и голову, и теперь Шабашов снова вел эскадрилью на врага.
Вдруг самолет резко тряхнуло. Я успел заметить черное облако, быстро уносившееся назад.
— Ничего, зенитки бьют! — наклонившись к уху, крикнул Коков.
То тут, то там, как чернильные пятна, всплескивались разрывы снарядов. Иногда они приближались к строю, и самолеты сильно качало от взрывных волн. Внизу по извилистой ленто дороги пылили танки. Сверху они походили на черные спичечные коробки. Наши самолеты рассредоточились и один за другим пошли в пике.
— Готовьтесь! — Коков сильно толкнул меня в плечо.
Я поймал в визир соседний пикировщик Шабашова, нажал на спуск. Шабашов склонил бомбардировщик к земле. Раскрылись створки бомболюка. Через секунду серия бомб оторвалась от самолета и, наращивая скорость, пошла к земле.
Следом за Шабашовым в пике ринулась наша машина. В кабине заметался ветер. Меня сильно прижало к стенке. В верхний люк видны разрывы зенитных снарядов. Как горох, стучат по фюзеляжу осколки.
Пробираюсь к верхнему люку. Струя воздуха бешено рвет из рук «Аймо». Я успеваю заснять разрывы и, ударяясь о жесткие стенки кабины, протискиваюсь к своему месту.
Раскрываются створки бомболюка. Между черными телами бомб ослепительно сверкает земля. Дорога где-то впереди. С шипением и скрежетом раскрываются замки. Освобожденные бомбы уходят вниз. Облегченный самолет подбрасывает кверху.
В какую-то долю секунды мелькают желтое полотно дороги, забитое танками, и огромные столбы разрывов.
Штурман Заварихин точно положил бомбы!
Уже выходя из пике, я заметил два загоревшихся танка.
— Дали жару! — восторженно крикнул стрелок.
Вдруг летчик Еремин тревожно закрутил головой.
— Стрелок, «мессеры»! — крикнул он.
Сверху, маскируясь в лучах солнца, шло несколько пар гитлеровских истребителей. Они атаковали наш строй. Рядом с плоскостью прошла дымная трасса. Еремин бросил самолет в сторону так сильно, что от перегрузки потемнело в глазах.
В кабине резко запахло порохом. Это стрелок открыл огонь. Я пытался пробраться к верхнему люку, чтобы заснять бой с истребителями, но Еремин сильно кидал самолет из стороны в сторону, и мне просто не хватало сил выбраться из своего тесного пристанища. Я видел только кусочек неба вверху и кусочек земли через штурманскую кабину.
Один «мессер» приблизился к соседнему пикировщику и короткой очередью поджег его. Самолет, перевернувшись через крыло, рухнул вниз. Никто из экипажа не выпрыгнул с парашютом — видно, не захотели ребята попадать в плен к гитлеровцам.
Нашу машину атаковали сразу два «мессера». Один за другим они пытались приблизиться к нам, и только отличная стрельба Кокова не давала им хорошо прицелиться.
— Коробку дай! — крикнул мне Коков.
Я нащупал коробку с патронами и, поднатужившись, бросил ее в руки стрелка.
Еремин, увертываясь от атак, рванул самолет вверх. Меня на какое-то мгновение прижало к тесному сиденью. Через верхний фонарь увидел «мессершмитт» с ярко-оранжевым капотом в крестах и драконах. Он стремительно приближался к строю бомбардировщиков. Моментально наши стрелки встретили его огнем. Пули, видимо, попали в боекомплект истребителя. «Мессер» взорвался, раскидывая обломки своего фюзеляжа, мотора, куски крыльев… Взрывом сильно качнуло нашу машину. Ведомый этого гитлеровца на крутом вираже пытался выйти из зоны нашего огня. Но не вышел. Чья-то точная очередь подожгла истребитель, и он, выпустив облако черного дыма, пошел к земле.