Искатель. 1968. Выпуск №5
Шрифт:
После этого Галактионыч несколько дней ходил задумчивым, и мы все гадали, что это такое с ним происходит. А потом он как-то взял и сказал нам посреди урока физики, кончив объяснять второй закон Кузьмина-Исаченкова:
— Большинство из вас хотят стать учеными. А как вы себе представляете труд современного ученого?
Сначала в классе стало тихо.
— Ну, делать открытия, — первым ответил Кувшинников, — сидеть в лаборатории, где много приборов, и ставить эксперименты.
— По сути, это верно, — солидно дополнил его Андрюша Григорьев, будущий автор дополнения к учебнику физики по разделу
— Встречаться с журналистами, — сказала Катя Кадышева, вдумчивая и рассудительная, очень справедливая, — мы все ее за это любили.
— И писать толстые научные книги, — подвел итог Толик Сергеев, — учебники…
Галактионыч стоял за своей кафедрой, заложив руки за спину, и глядел на нас, как мне показалось тогда, чуточку растерянно. Фигура его в синем лабораторном халате четко рисовалась на фоне нашей классной доски, на которой светились интегралы и чертежи.
— Сто лет назад, — заговорил Галактионыч, — шестиклассники проходили то, что теперь знают еще до школы. А вы сейчас учите то, что сам я, в свое время, узнал только в институте. Сказывается уровень развития науки и техники. Вам сейчас по плечу задачи, которыми в двадцатом веке занимались конструкторы и инженеры — люди взрослые. И все-таки при всем этом вы остаетесь детьми, для которых мир взрослых — за семью морями. Сложные технические понятия вам доступны уже сейчас, а вот простые, человеческие, вы еще только откроете для себя. Такое уж у нас время! Вы даже не знаете толком, что это значит — быть ученым… И все-таки большая часть из вас выбрала именно этот путь. Тогда давайте начнем учиться быть учеными прямо сейчас. Он остановился и сделал паузу.
— Почему бы нам не открыть в классе свою Академию наук? Будем собираться раза два в неделю, и в пределах уже пройденного заниматься тем, что вас интересует. Кому-то захочется доказать новую теорему — пожалуйста, буду только рад. Кто-то усомнится в справедливости описанного в учебнике закона — пожалуйста, открывайте новый. Пусть каждый изберет себе по душе отрасль науки, ведет направленный поиск.
Здесь Галактионыч едва заметно загадочно усмехнулся.
— А если кто-то из вас и в самом деле пойдет по избранному пути, в этой нашей Академии вы сделаете первые шаги.
В классе произошло движение. То, что предложил нам Галактионыч, было настолько неожиданным, что сейчас мы оценивали его слова, сразу еще не зная, как на них отвечать.
— А президентом кого? — спросил Алеша. — Если Андрюшку, так он зубрит целыми днями, даже в футбол не играет, а потом задается, что отличник. Вон Катя тоже учится лучше, чем я. Но она совсем другое дело…
Алеша осекся — Галактионыч взглянул на него очень строго.
— Президентом будет тот, кого вы сочтете самым достойным, — сказал он жестко. — И если достойным вы считаете Григорьева, командовать вами будет он.
Алеха замолчал и сидел до конца урока насупившись.
— Ну так как? — спросил Галактионыч уже весело. — Будем академиками? Будем учиться быть учеными?
И не было больше урока. Был поток наших самых разных вопросов и мудрых ответов Галактионыча, потому что идея захватила всех. И только две девочки — будущие актрисы, мальчик, решивший посвятить свою жизнь фантастическим романам, чувствовали себя не совсем в своей тарелке.
— А что же нам? — спросил, наконец, будущий фантаст Володя Трубицын. Он растерянно посмотрел на актрис, потом на остальных. — Как же вы без нас?..
Галактионыч развел руками.
— Раз нет тяги к науке… Впрочем, на заседания Академии наук было бы полезно ходить и тебе, Ведь фантастика должна быть научной.
Проголосовали. Президентом большинством голосов был избран очень немногословный и сдержанный не по летам Саша Чиликин. Президент удовлетворял всем требованиям, какие только могла ему предъявить наша требовательность, — зазнайкой он не был, всегда делал то, что обещал. Было у него еще одно чрезвычайно редкое качество, снискавшее ему уважение не только среди нашего класса, но и всей школы: способность сохранять хладнокровие в самые острые моменты наших частых футбольных схваток. И его подчеркнутая невозмутимость смущала, как правило, разгорячившихся противников куда сильнее, чем если бы он принимался спорить с ними до хрипоты. И с ним соглашались.
Вскоре состоялось первое заседание Академии; на нем каждый выбрал себе научную тему и получил полный простор для работы над ней. И Галактионыч предоставил нам абсолютную самостоятельность: не спрашивал, кто над чем работал, помогал, только если его просили помочь.
Сначала в составе Академии было тринадцать человек. Но уже на второе заседание пришли и те две девочки, что собирались стать актрисами.
— Искусство требует жертв, — несколько торжественно сказала в объяснение одна из них. — Я принесла в жертву само искусство Теперь хочу быть биологом.
Вторая сменила будущее столь же окончательно и бесповоротно: Леночка Голубкова решила стать историком.
Поворот по часовой стрелке — и я чувствую, как на меня опускается что-то легкое, почти невесомое, становится радостнее, и радостнее видится все, что меня окружает. А если повернуть ручку еще дальше, радость заполняет меня целиком. Но я не забываю при этом скосить глаза и на самых ближайших соседей. Бот Трубицын приподнял голову от каких-то записей, на лице будущего фантаста проявилась улыбка; вот он склонился над блокнотом снова, но перо полетело по страницам гораздо быстрее, почерк стал каким-то приплясывающим. И Толик (он сидит чуть дальше) тоже стал проявлять какие-то первые признаки радости. Но я гашу эту начинающуюся радость одним поворотом ручки и углубляюсь в свои теоретические выкладки.
Итак, если напряженность Поля Радости (научный термин, изобретен мной), создаваемого Установкой…
Установка работала. Послушно, по моему приказу, воздействовала на те центры головного мозга, которые управляют настроением человека. Если тебе грустно, поверни ручку Установки по часовой стрелке. И тогда смело смотри по сторонам. Уже ничто не покажется тебе унылым и безрадостным. Если светит солнце — как здорово, что оно светит! Если на улице ночь и идет мелкий холодный дождь, — а почему нельзя любить холодный дождь так же, как любишь теплое солнце?! И люди вокруг покажутся в этот момент добрыми и прекрасными; может, даже чуточку прекраснее и добрее, чем на самом деле, но это лучше того, если мир видится тебе хуже, чем он есть в действительности.