Искатель. 1970. Выпуск №3
Шрифт:
Колесников понял. Эвакуация! «Мертвоголовые» эвакуируются!
ГЛАВА X. ЦВЕТОК-ОБОРОТЕНЬ
Сопя, Вилли подсадил Колесникова в люк над лестницей.
Они очутились в просторной комнате. Стеллажи вдоль стен заставлены книгами. Золоченые переплеты отсвечивают в полумраке. Люстра под потолком затенена.
Вилли швырнул Колесникова с размаху на стул. Сам не сел, принялся ходить по комнате, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.
Колесников повел глазами по сторонам. Тут, стало быть, и работает профессор? Что-то не похоже. Письменного стола нет. Книги, только книги. Даже не все уместилось на стеллажах. Вон груда книг громоздится на полу. Это же библиотека, а не кабинет!
А где двери? Здесь нет дверей. (Не считая люка, через который поднялись Колесников и его конвоир.) Несомненно, кабинет рядом. За этой стеной или за той? И как попадают в кабинет, если вдоль стен протянулись стеллажи?
Ну, не медли! Действуй!
Колесников простонал сквозь стиснутые зубы, покачнулся, мешком свалился на пол.
— Эй!
Вилли оторвался от окна.
— Вставай! Слышишь?
Носком сапога нетерпеливо потыкал Колесникова в бок.
— Что, подыхаешь? Хоть бы подох поскорей! Торчи тут с тобой. А ведь я даже не знаю, положили ли они в машину мой чемодан…
Колесников не отзывался. Ожидал, когда Вилли нагнется над ним, чтобы пощупать пульс, или попытается поднять с пола и посадить на стул. Столько раз отрабатывал он в уме различные варианты нападения на врага, что действовал бы сейчас почти автоматически, без участия сознания.
Через секунду черный мундир затрещит по швам в его руках. Одновременно нога Колесникова согнется в колене, упрется эсэсовцу в живот, потом распрямится с силой. Батя обучил своих разведчиков этому приему. Не успев вскрикнуть, Вилли перекувырнется через голову. Тут уж не мешкать — побыстрей навалиться на него всем телом и обеими руками стиснуть горло!
Лежа неподвижно на полу, Колесников ждал. Ему казалось, что сердце его бьется так громко, что заглушает тиканье настенных часов, что оно увеличивается в размерах, пухнет, вот-вот заполнит собой всю комнату.
Но почему-то Вилли не спешил нагнуться. Некоторое время он стоял над Колесниковым в раздумье. Какие мысли медленно, как мельничные жернова, ворочались там, в его башке под тяжелой каской? Наверное, он с беспокойством думал о своем чемодане. А быть может, прикидывал, не позвать ли доктора?
Вдруг, еще раз ткнув Колесникова в бок, он повернулся к люку. Под шагами его залязгали ступени трапа.
Похоже, что это ловушка. Но Вилли не возвращался.
Колесников вскочил на ноги.
Со стен бесстрастно взирали на него золоченые обрезы книг.
Он шагнул к окну, выглянул в просвет между маскировочными шторами. Во дворе полно машин. Да, эвакуация!
Но где же профессор?
Пол библиотеки пересекает по диагонали полоса света. Раньше ее не было. Что это за полоса?
А! Упав со стула на пол, Колесников случайно уперся ногой в книжные полки. Одна из них сдвинулась. Стала видна щель. Это приоткрылась потайная дверь. Несколько полок с книгами, вращавшимися на петлях, были потайной дверью!
Колесников толкнул ее. Она подалась и ушла вглубь — бесшумно. Очень хорошо! Этой ночью все должно совершаться бесшумно!
Он очутился в просторной комнате. Это, несомненно, был кабинет профессора.
Кабинет как кабинет. Строго обставленный, в старомодном вкусе, ярко освещенный. Выглядит еще светлее оттого, что стены сложены из высоких белых панелей. Посреди кабинета огромный письменный стол. Лампа под абажуром погашена.
Колесников шагнул к столу.
Все выглядит на нем так, словно бы хозяин отлучился ненадолго. Экономя электроэнергию, машинально выключил настольный свет, но с минуты на минуту должен вернуться.
Рядом с лампой — портрет Гитлера в рамке, очевидно, дарственный, потому что лоб поверх косой пряди пересекает еще и косая надпись: «Адольф Гитлер — профессору Бельчке. Миром можно управлять только с помощью страха!»
Фамилия профессора — Бельчке? И Гитлер, стало быть, знает его лично?
Судя по этому столу, профессор — кабинетный ум, книжник, педант. Стоит рассыпать такому горку карандашей или передвинуть пресс-папье или пепельницу с места на место, как привычное течение его мыслей нарушается, он уже не может работать.
Ничего! Скоро он вообще не сможет работать! Нужно спрятаться, а потом, дождавшись профессора… Только бы он поднялся в свой кабинет один, без охраны!
Но где тут спрятаться? Разве что присесть на корточки за письменным столом, согнуться в три погибели и…
А оружие?
Предполагалось отобрать пистолет у конвоира. Однако конвоир убрался вниз по трапу.
Нетерпеливым взглядом Колесников обежал кабинет.
Оружие! Оружие! Должно же быть здесь какое-нибудь оружие!
Из-под абажура настольной лампы выглядывала человеческая голова, маленькая, величиной с кулак, не больше. Наверное, бюст Шиллера или Бетховена или еще кого-нибудь из великих немцев. На письменном столе принято ставить такие бюсты — для вдохновения.
Из чего делаются эти бюсты. Из меди, из бронзы? Ну что ж! На худой конец…
Он наклонился над столом. Странно! Не Шиллер и не Бетховен. Скулы туго обтянуты бледной кожей. Глаза выпучены, просто вылезают из орбит. Серые (седые?) волосы стоят торчком. Да, общее выражение непередаваемого, панического ужаса!
Что же это за материал? Не бронза, нет. И не раскрашенный гипс. Что-то другое. Имитация под кожу? А дыбом торчащие волосы — пакля или?..
Колесников протянул руку, чтобы коснуться волос, и тотчас отдернул. Волосы были настоящие!