Искатель. 1970. Выпуск №3
Шрифт:
Только тогда Колесников оторвал взгляд от противоположного берега…
На обочине шоссе наши танкисты увидели человека в гражданском, с исхудалым, обросшим седой щетиной лицом. Он поднял руку, словно просил подвести его. Но куда подвезти? Впереди — река!
Шатаясь, человек шагнул к танку, потом неожиданно быстро наклонился и, обхватив руками, приник к нему. Плачет? Нет! С какой-то непонятной жадностью вдыхает запах разогревшейся на солнце краснозвездной брони!
Танкисты, выпрыгнув из танка и самоходок, окружили его.
— Кем будешь, папаша? — очень громко, как глухого, спрашивали они наперебой. — Чей ты, из каких? По-русски-то понимаешь? Наш или иностранный?
Человек поднял голову. Из открытого люка с напряженным вниманием на него смотрел майор.
— Бей! — хрипло попросил человек. Слова с огромным напряжением вырывались из его пересохшего, стянутого спазмом горла. — Он — там, на том берегу реки! Нельзя упустить его, нельзя! Бей прямой наводкой! Ну же, бог войны!
— Отстрелялись мы, друг, — сказал кто-то из солдат. — Разве не видишь? Все! Кончилась война!
Но, поняв, кто перед ним, гвардии майор уже торопливо вылезал из люка.
— Ваш шифр — ЮКШС? Ваш шифр — ЮКШС? — повторял он.
— Правильно, — пробормотал человек и покачнулся. — Мой шифр — ЮКШС. Я — Тезка.
Гвардии майор едва успел подхватить его под мышки, иначе он, запрокинув голову, упал бы на асфальт.
ГЛАВА XVII. У ВОРОТ В БУДАПЕШТ
Июнь. Вечер. Вереница военных машин — легковых и грузовых — спешит из Вены в Будапешт.
Мелькают рощи и сады, черепичные крыши, шпили колоколен. Шелковица осыпается с деревьев, высаженных вдоль шоссе, и малыши в штанах с помочами, беззаботно перекликаясь, собирают ее в высокие узкие корзины.
Умиротворяющая голубизна разлита в воздухе. Или это лишь кажется так? Война кончилась, и восприятие пейзажа круто изменилось. Реки перестали быть водными рубежами, холмы командными высотами — пейзажу возвращено первоначальное, мирное его значение.
Клаксонами шоферы подгоняли друг друга. После заката согласно новым правилам въезд в Будапешт запрещен. Через город по ночам пропускают только воинские части, с триумфом возвращающиеся в Россию, домой.
Многим офицерам, однако, еще не скоро домой. Они спешат в Будапешт по делам службы.
Нет, не повезло! Как ни старались, не успели в положенный час миновать контрольно-пропускной пункт у въезда в город. Облако пыли, пронизанное почти горизонтальными лучами солнца, взвилось над предместьем Будапешта.
К наплавному, на понтонах, мосту гулким шагом подходит пехота в скатках через плечо, побрякивая манерками. Из переулков, заваленных битым кирпичом, рысцой выезжает конница. Где-то негромко урчат моторы танков — как гром затихающей, уходящей за горизонт грозы.
Знамена вынуты из чехлов. Без роздыха играет оркестр.
Представитель Военного Совета фронта, генерал, провожающий войска, стоит у переправы, выпрямившись, сдвинув каблуки, не отнимая руки от козырька фуражки. Он будет стоять так очень долго, пока не пройдет последняя часть, убывающая сегодня на Родину.
Один из опоздавших и шофер его вылезли из «виллиса».
— Жал на всю железку, товарищ гвардии майор, — сконфуженно говорит шофер. — На пять минут всего и опоздал.
Танкист не отвечает. Стоя у перил моста, засмотрелся на город.
Город на противоположном берегу будто позолочен. Вернее, позолочена верхняя его половина. Глубокие сиреневые тени обозначают устья улиц, выходящих к Дунаю. Набережная и нижние этажи зданий уже залиты сумерками, медленным приливом ночи. Но верхние этажи пока освещены солнцем. Они сплошь усыпаны блестками, мириадами ярких блесток. Там еще длится день.
— Да-а, хорош, — одобрительно сказали рядом.
— В феврале, когда брали его, не такой вроде был.
— А за дымом и пылью что увидишь…
— Зато теперь увидели его. А кое-кому и вовсе не пришлось.
— Это верно.
У парапета набережной теснятся офицеры.
Обернувшись, они прикладывают руки к козырькам фуражек и расступаются, давая вновь прибывшему место у парапета.
— Каково? — говорит, улыбаясь, один из офицеров. — Вроде бы победители мы, а нас в освобожденный нами город не пускают!
— Тоже не успели к закату?
— Ага! На бережку всем до утра припухать.
Бои в непосредственной близости к Дунаю, как известно, отличались особым ожесточением. Вокруг здания парламента — горы щебня. Вихрь генерального штурма сорвал крыши с соседних домов, завязал в клубок арматуру перекрытий, в разные стороны раскидал огромные гранитные плиты. Но парламент уцелел.
Некоторое время офицеры молча смотрят на величественное здание над Дунаем, чудом уцелевшее среди всеобщего хаоса.
За их спинами, отбивая шаг, идут и идут войска. То и дело раздается высокий, сорванный голос генерала, который благодарит за службу и желает офицерам и солдатам счастливого возвращения домой.
Оркестр неутомимо играет марш за маршем. Звуки стелются над притихшей рекой…
Но вот потянуло холодом от Дуная. Уж и верхние этажи домов заволокло сумерками.
Однако движение войск не прерываемся ни на минуту. Слышны пугливое ржание и длинный журчащий перестук. Кавалеристы осторожно сводят коней на колеблющийся настил моста.
Цокот копыт смолк. Нарастают урчание моторов, лязг гусениц. Через Дунай двинулись танки и самоходные орудия.
— И так до рассвета будет, — зевая, говорит кто-то из офицеров. — Ну как? По машинам? Не мешало бы малость соснуть.
«Виллис» гвардии майора стоит на обочине шоссе в нескончаемо длинном ряду машин. Накрывшись ватником с головой, водитель спит. При этом развел такой чудовищный храп, что содрогаются и позванивают ветровые стекла.