Искатель. 1976. Выпуск №1
Шрифт:
— Знаете что — вы мне надоели! — закричал Панафидин, и больше он себя и не старался сдерживать. — Идемте в машину, в гараж, к черту на кулички, куда хотите, только отстаньте от меня со своим копеечным морализированием и безграмотными научными рассуждениями…
Не помню, как мы вылетели из квартиры, лифта на лестничной клетке не оказалось, и Панафидин побежал вниз пешком, и бежал он легко, быстро, сильными прыжками, широко отталкиваясь, перепрыгивая сразу через две-три ступеньки. И я понял, что теннисные ракетки в кабинете лежали у него не для декорума.
— Где?
Не обращая на него внимания, я встал на колени позади машины и засунул пальцы в узкую щель между бампером и кузовом, нижняя кромка бампера почти вплотную подходила к металлу, и оставался там лишь тоненький просвет для стока воды. Я вел рукой вдоль паза, и в башке вихрем проносились мысли о том, что если подметное письмо было сознательной провокацией и ничего я здесь не найду, то расследованию моему конец. Никто не простит мне такого скандального прогара.
В углу, у закругления бампера, липкой лентой был приклеен крошечный пакетик. Я осторожно вытащил его — полиэтиленовый мешочек плотно облегал маленькую пробирочку-ампулку, в которой неслышно пересыпался белый порошок, похожий на питьевую соду.
Я взглянул на Панафидина — лицо его было бледно, и растекалось на нем тягостное выражение тоски и недоумения.
— Вам этот пакетик не знаком? — спросил я.
— Нет, я никогда не видел его, — покачал он медленно головой, и я никак не мог сообразить, глядя на эту маску тоски, страдания и недоумения, — актерствует он или действительно впал в шок, оттого что у меня в руках ампула с препаратом, который при анализе может оказаться метапроптизолом. Чужим! Не его! Впервые увиденным!..
ГЛАВА 9
Понедельник — день тяжелый. Я в этом просто уверен, и суеверия здесь ни при чем. Моя работа — производство с непрерывным циклом, вроде доменного цеха, и кропотливый, очень обыденный процесс выплавления крупиц истины из руды фактов, обстоятельств, людских отношений нельзя приостановить на выходные дни. Да и преступники не склонны согласовывать со мной свою деятельность — им не скажешь, что я за неделю устал, хочу выспаться и чтобы они хоть на выходные угомонились, оставили честных людей в покое, да и меня не беспокоили. У преступников, как и у меня, — ненормированный рабочий день, и, только передав их в руки правосудия и органов перевоспитания, я вновь ввожу их в местах заключения в нормальное русло трудовых будней и выходных.
А у меня ничего не меняется — для того, чтобы справедливость была всегда, милиция работает круглосуточно, во все дни года — будни, выходные и праздники. Справедливость потребна людям всегда, а жизнь не останавливается для отдыха в конце недели, и поэтому все дела с субботы и воскресенья автоматически перекатываются на понедельник. И день этот всегда получается тяжелым.
Начался понедельник у меня рано. Поскольку накануне я звонил несколько раз домой Лыжину и не заставал его, то я решил перехватить его до начала работы. Около восьми часов я звонил уже в дверь, но отворила мне все та же плосколицая бабка.
— Нету
— Вы говорили ему, что я приезжал и звонил?
— А как же! Не знает он про тебя. Сказал, нету у меня такого знакомца.
— Когда же его можно застать?
— Кто его знает! Носит нечистая — приходит в ночь, за полночь, уходит — чуть свет, это сегодня он чего-то запозднился.
Я вырвал из записной книжки страничку и написал: «Уважаемый тов. Лыжин! Прошу вас обязательно позвонить мне по телефону 24-99-84. Капитан милиции С. Тихонов». Слово «обязательно» я дважды подчеркнул. Записку отдал бабке, которая тут же, при мне, развернула ее и, подслеповато щурясь, стала читать ее по слогам.
— Ка-пи-тан ми-ли-ции Сэ Ти-хо-нов, — повторила она нараспев, поцокала языком, качнула осуждающе головой. — До стукался, голубчик. Теперя затаскают.
— Никто его никуда не таскает, он нужен как свидетель, — сказал я сердито.
— Эт-та понятно, — понимающе закивала старуха. — Сначала — в свидетели, а опосля — носи ему сухари…
Бабку мне было не переговорить, и я, внушительно попросив ее не забыть передать записку, поехал на Петровку.
Вошел в кабинет, скинул плащ, и сразу же зазвонил телефон.
— Здравствуйте, Тихонов. Это Халецкий.
— Приветствую вас, Ной Маркович. Чем порадуете?
— В ампуле — метапроптизол. Химики подтвердили это категорически.
— Н-да, интересные дела. А вы там не могли вгорячах напутать? Это наверняка метапроптизол?
Халецкий сердито ответил:
— Если бы я решал такие вопросы вгорячах, я бы уже давно на углу галоши клеил.
— Простите, Ной Маркович, я от волнения, наверное, не так выразился.
— А зачем вы так сильно волнуетесь? — деловито осведомился Халецкий. — Первейшая добродетель сыщика — невозмутимость и постоянное присутствие духа.
— Тут есть отчего разволноваться. Ведь если это метапроптизол, надо полностью поворачивать дело. Резко меняется на правление самого розыска!
Я слышал, как Халецкий на другом конце провода хмыкнул, я видел его легкую ироническую ухмылку, нигилистическое поблескивание золотой дужки очков.
— Вам можно дать совет? — спросил он.
— Профессиональный или житейский? — осторожно осведомился я.
— Житейский.
— Валяйте.
— Не принимайте никогда никаких решений окончательно. Оставляйте по возможности за собой небольшой запас времени, свободу маневра, ресурс денег и резерв для извинений. Это спасает наше самолюбие от болезненных уколов, а истину от попрания.
— А при чем здесь истина? — сердито спросил я.
Халецкий засмеялся.
— Вы же знаете, что иногда люди, например ученые, — он сделал паузу, и выглядела эта пауза как ударение на печатной строке, и продолжил спокойно: — И неученые, чтобы спасти свое самолюбие от уколов, подминают края истины под свой размер, дабы не жало, не давило, не стесняло движений, или просто чтобы не морщило выходное платье нашего тщеславия.