Искатель. 1976. Выпуск №5
Шрифт:
— А если обнаружится, что он предал — как вы поступите? — спросила Анастасия.
— Это самый трудный вопрос, — сказал Ставрос. — М-да… На причале я видел кусок бетонной трубы. С такой со дна моря не поднимешься… Пойду возьму ее… На всякий случай… Даст бог, она не понадобится — тогда просто сбросим ее за борт. Эх…
Анастасии сделалось не по себе. Вспомнилась спокойная, размеренная жизнь в родительском доме. Там господа рассуждали о ценах на международных табачных биржах или об игре нервов в казино, а дамы сплетничали о светской жизни, о любовных историях миллионера-судовладельца Онассиса. Как далек их отполированный мир от тяжелых забот этих мужчин.
В ней вспыхнуло желание отступить, ограничиться ролью наблюдательницы, но она уже понимала, что никакого «вне борьбы» не существует. Есть та позиция и есть эта…
Вернулся Ставрос, положил на дно яхты тяжелую трубу. И тут показались Цацос и студент.
— Они вот-вот появятся, слежки нет, — сказал Стефанопулос.
Ставрос повернулся к Цацосу:
— Давай, ты тут разбираешься — отключи свет, никто не должен ничего видеть.
Пока Цацос отключал свет, Арис сошел на берег, чтобы встретить Дафну и ее спутника.
— Идите за мной, — сказал он им и направился к яхте. Галиноса ввели в совершенно темную каюту.
— Ну и темень здесь, — процедил он.
— Настолько темно, насколько требуется для нелегального собрания, — прошептал Арис.
Студент отвязал концы и оттолкнул яхту от причала. Анастасия завела мотор, и яхта отошла от берега.
— Вы чувствуете себя здесь как дома, — сказал Галинос.
Некоторое время они мерно покачивались на волнах; ничего, кроме спокойного стука мощного мотора, не было слышно.
— Начнем, что ли? — процедил Галинос.
Он услышал спокойный голос доцента:
— Разумеется. Первый пункт повестки дня: ваше сообщение..
Галинос коротко повторил свою историю. Он похвалил товарищей из руководства за их бдительность: по косвенным деталям им удалось установить факт несомненного предательства их бывшего вожака Карнеадеса. Сейчас эти детали подтверждаются неопровержимыми доказательствами: портретом, по которому полиция опознала его, издевательскими замечаниями и шуточками его палачей, когда он пытался все начисто отрицать, и, наконец, очной ставкой с Карнеадесом, совершенно сломленным человеком, который со слезами на глазах умолял его отказаться от сопротивления и подчиниться всесильной полиции, ибо в этом случае можно рассчитывать на некоторое снисхождение. Это невероятно грустная и омерзительная картина, но упомянуть о ней он обязан: какой смысл закрывать глаза на факт предательства, как это делал до сих пор человек, проголосовавший против…
В темной каюте воцарилось глубокое молчание. Ставрос сжал своей левой рукой, как клещами, руки Дафны. Галинос хриплым голосом попросил разрешения продолжать. Порывшись в карманах, он достал пачку сигарет и спички. Ставрос положил свою ладонь ему на руку:
— Не зажигай спичек! Воздержимся от курения…
Когда Галинос закончил рассказ, товарищи набросились на него с вопросами. Важнейший из них: как ему удалось добраться от Касторийского озера в Салоники? Готовый к этому вопросу, Галинос объяснял все подробно. Выйдя на берег, он перешел через шоссе, добрался до Алиакмона и спрятался там. Ночью он вернулся в Касторию и попросил убежища в одной церкви, делая ставку на то, что духовенство на низших ступенях относится к хунте отрицательно. Расчет оказался верным: поп спрятал его, кормил три дня и отпустил, снабдив одеждой, деньгами и божьим благословением.
— В какой церкви ты был? — спросил Арис.
— Я проник в нее ночью и ночью ушел, — объяснил Галпнос. — До сих пор мне в Кастории бывать не приходилось, просто не знаю, как она называется.
— А почему ты не пробивался на юг, в Афины? — поинтересовался Ставрос.
— Я думал, вас в первую очередь заинтересует то, что мне стало известно.
— Как ты попал в Верию? — задал вопрос Цацос.
— Не было грузовика, который довез бы меня прямо в Салоники.
— Ты сказал, что поп продержал тебя три дня. А где ты провел оставшиеся пять дней? На что жил? Где спал?
— Это что, допрос? — спросил Галинос.
— Ты угадал, — спокойно ответил Ставрос.
— Я считаю, что это неслыханно…
— Тут мы решаем, как себя вести, — перебил его Ставрос.
— А на что мне было жить? — обиженным тоном проговорил Галинос. — На те пару драхм, которые мне предложил поп? Ну, еще шофер меня подкормил… Где спал? Одну ночь в за брошенном доме, другую в пещере, а потом пьяный крестьянин прихватил меня с собой.
— Где? — спросил Цацос.
— В Агостосе, если я правильно запомнил.
— Да вам пришлось побывать бог знает где, — вскинулась вдруг Дафна, — на костюме должны были остаться следы такого путешествия. А я ничего не заметила…
— Мадам Костанос была столь любезна, что одолжила мне деньги, и я купил новый костюм.
— С чего это она так расщедрилась? И вообще — ей не показалось все это подозрительным?
— Она старая подруга моей матери, душа-человек. Я рассказал ей какую-то романтическую историю, будто меня обокрали. Она просто растаяла от сочувствия.
— Редкий экземпляр, — удивился Ставрос. — Греческая торговка, тающая от сочувствия, уже сама по себе редкость, но чтобы она выложила денежки чистоганом — в этом меня никто не убедит.
— Исключения бывают во всем. Вдобавок она уверена, что деньги я ей верну.
— А как насчет девушки, которая следила за нашим человеком? — спросил Ставрос.
— Девушка? Какая девушка? — спросил Галинос совершенно спокойно.
Ставрос промолчал. Да и что было говорить? Молоденькая девушка шла вниз по улице Рузвельта. Когда ее остановили, охотно объяснила, как и куда пройти.
— А где живет твоя мать? — спросил Цацос, просто чтобы нарушить возникшую паузу. Арис и Ставрос почувствовали, как Галинос напрягся:
— Сейчас ваш вопрос противоречит всем правилам. Вы создали такие условия для работы, что я, представитель ЦК, блуждаю в потемках, а от меня требуете мельчайших подробностей. Сотрудничать так невозможно! Я сообщу в Афинах, что конспирация стала для вас самоцелью. Пусть к вам пришлют другого, мне надоело играть в прятки.
Его резкий тон возмутил всех. Только Ставрос остался спокоен: